– А расскажи о себе побольше.
– Ты же читала мое резюме.
– Мы оба знаем, что это скорее фикция, нежели правда, ведь так? – Она опять улыбнулась.
– Ну да, пожалуй.
– Ты знаешь, хотя Чарльз много путешествовал, он совершенно глух к языкам, как и большинство американцев, кстати. Правда, я говорю на испанском.
– Здорово знать какой-то язык.
– Думаю, я бы выучила ирландский, он так потрясающе звучит.
– В нем много горловых звуков. Не такой красивый, как итальянский.
– В Ирландии же красиво? Ты сказал, что в Донеголе красиво.
– Там правда очень хорошо: Атлантика, огромные пустынные пляжи, горы Блю-Стэк, ущелье Святого Патрика на острове Покаяния.
– Что это?
– Место паломничества, можно очиститься от грехов, если босиком обойти остров. Шеймас Хини написал об этом очень известное стихотворение[23].
– Ты был там?
– Почему ты решила, что на мне есть грехи?
Она рассмеялась. Так искренне! Хотя смеяться-то было особо не над чем. Она сделала глоток виски, затем еще один, потом взяла мой стакан.
Я коснулся ее руки.
Она взглянула на меня.
И, о боже, как же мне в тот момент захотелось поцеловать ее, прижать к себе, быть с ней. Хотелось, чтобы она обо всем мне рассказала. Я знал, окажется, что все хорошо. И еще мне хотелось заняться любовью с красавицей женой Чарльза, пока он в отъезде. Чтобы проучить его.
– Может, мне уже пора? – вслух подумал я.
– Нет, не уходи, мне как раз захотелось попробовать другой сорт виски, от лишнего стаканчика большой беды не будет, но не могу же я пить в одиночку?
И она налила в наши стаканы немного виски «Лафройг». Беседа замерла. Амбер закинула ногу на ногу, отчего юбка слегка задралась.
– Так что я ни разу не был в ущелье Святого Патрика. Это место паломничества католиков.
Она смотрела на меня испытующе, будто собиралась принять какое-то решение. Налила себе еще немного, положила льда и выпила залпом. Но ничего не сказала, пересела на диван, откинулась на спинку. Спросила мечтательно:
– А Белфаст – это рядом с Донеголом?
– Близко, меньше сотни миль, но дороги так плохи, что путь туда занимает часа три.
– И в Каррикфергусе ты тоже ни разу не был, хотя это всего в пяти милях от Белфаста, я смотрела по карте.
Я снова уставился на нее. Ее лицо ничего не выражало. Ни хитрости, ни опасения, никакой подавленной скрытой эмоции. Она была абсолютно спокойна.
– Нет, в Каррикфергусе я ни разу не был, как уже говорил, – ответил я осторожно, как будто обезвреживал бомбу, и надо было перерезать синий проводок, а не красный.
Я ждал, что она упомянет Викторию Патавасти. Может, она готова расколоться? Собирается взять да и рассказать мне всю правду – по той причине, что я из тех же мест, что и убитая. Или это спектакль про Ирландию так подействовал: заставил ее испытывать чувство вины и раскаяния? Я искоса взглянул на нее. Губы Амбер не дрожали, глаза были ледяными. Признаваться ни в чем она не собиралась, раскаяние ее не терзало. Зато она вдруг удивила меня, заявив:
– Думаю, ты знаешь, что ты очень красивый, может, излишне худой, но потрясающе красивый. Высокий темноволосый красавец.
– И что мне на это ответить? – спросил я, борясь с неловкостью.
– Ты должен сказать: «Спасибо за комплимент» и ответить комплиментом. Это азы вежливости.
– Хорошо. Но мне бы не хотелось, чтобы ты думала, будто я говорю это по твоей просьбе, я говорю это потому, что это самая что ни на есть правда. Ты сама красивая среди всех, кого я встречал в жизни. Я не умею говорить все эти вещи, но ты не просто выглядишь красивой, в тебе есть редкая черта, которую не так легко описать словами… какая-то внутренняя прелесть – вот. В тебе это есть. Прелесть и чистота души. Ты не просто хороша, но и добра. С тех пор как я в первый раз увидел тебя, я словно околдован, это как в стихотворении Йитса: «Предстала дева предо мной, светясь, как яблоневый цвет, окликнула – и скрылась прочь, в прозрачный канула рассвет. Пускай я стар, пускай устал от косогоров и холмов, но, чтоб ее поцеловать, я снова мир пройти готов, и травы мять, и с неба рвать, плоды земные разлюбив, серебряный налив луны и солнца золотой налив».
– Невероятно! – выдохнула она, по-настоящему тронутая.
Я знал наизусть больше дюжины стихов Йитса, выучил, чтобы производить впечатление на девушек в разных частях света. Номер удался, поэтому я допил виски, одарил ее проверенной победной улыбкой и раскрыл карты:
– Знаешь, Амбер, может, это цинично, но это правда: если у тебя ирландский акцент и ты хочешь произвести впечатление на женщину, которая не является ни ирландкой, ни въедливым профессором- литературоведом, то в большинстве случаев Йитс – это то, что надо. «Он мечтает о парче небес»[24] – ну помнишь: «Владей небесной я парчой из золота и серебра, рассветной и ночной парчой из дымки мглы и серебра, перед тобой бы расстелил…» – это выбрал бы любой дурак, но я предпочитаю «Песню скитальца Энгуса», ее последние строки просто великолепны, все цыпочки в восторге.
Секунду она смотрела на меня с притворным гневом, но рассмеялась. Она смеялась так, что даже слезы потекли по лицу. Слезы облегчения? Огромный, до сих пор сдерживаемый поток эмоций неожиданно прорвал ее обычную сдержанность? Я уже хотел спросить, все ли с ней в порядке, но не успел: она поднялась, протянула руку, я дал ей свою ладонь, она привлекла меня к себе и поцеловала. Сильно, страстно, исступленно. Ее губы изнемогали от страсти. Она захлебывалась, задыхалась, умирала и снова воскресала благодаря мне.
Я отнес ее в спальню и положил на постель. Приспустил платье с одного плеча, стал целовать руки, грудь. На плече у нее я заметил шрам – крошечное несовершенство во всем этом великолепии. Но это делало ее еще более желанной для меня.
Амбер выскользнула из платья, расстегнула бюстгальтер, сорвала с меня смокинг и рубашку. Собрав остатки мозгов, я выключил свет, чтобы она не заметила «дорожек» на моих руках. Она упала на постель.
– Я не могу без тебя, Алекс, этой ночью ты мне необходим, – простонала она.
Я молча стащил с себя брюки, снял с нее трусики. Ее стройное палевое тело, словно высеченное из мрамора, золотые волосы, как у принцессы из сказки; алый рот приоткрыт – такой страсти, такой жажды еще никогда никто не испытывал.
Я целовал ее шею, ложбинку меж грудей, она с силой прижимала меня к себе, впивалась в плечи ногтями. Меня, затянутого в черный водоворот страшных сил, в темноте преследовала опасность, исходящая от Чарльза. Мы с Амбер были одни в этом царстве света. В безопасности. Пока мы вместе, все будет по-прежнему хорошо. Вокруг – ужас, поджидающий повсюду. Но не здесь, только не здесь. Здесь нам ничто не угрожало, в этой постели, этой ночью.
– Мы потерпели кораблекрушение, – проговорила она, и я, соглашаясь, ничего не мог к этому добавить.
Только постель, шелковые простыни, гладкая кожа и глаза, голубые, как океан на побережье Донегола. Еще ее руки в моих волосах и на моей спине. И еще голос с этими текучими звуками гласных на американский манер.
– Ах, Александр, ты же ничего не знаешь, ни о чем не имеешь понятия.
– Но я хочу узнать.
– Нет, нет.
