Фостер оторвался от позднего ланча, состоявшего из сандвича с ветчиной и хрустящего картофеля в пакетике, и поднял глаза.
– Все в порядке? – спросил он.
Обычно эта фраза служила универсальным приветствием. Сегодня это был вопрос.
Рикмен усмехнулся:
– Больше, чем в порядке. – Он повесил пальто за дверью, затем взял из лотка памятную записку и, скатав в шарик, бросил в корзину. – Я хотел бы назначить срочное совещание. Собери всех, кого только сможешь. Не хочу, чтобы мое возвращение выглядело так, будто я тайком пробрался через заднюю дверь.
Первыми Фостер оповестил офицеров, работавших в тот момент в отделе. Одного из детективов он послал на кухню – посмотреть, не шатается ли там кто-нибудь. Потом поручил обзвонить офицеров, занятых на опросах и других направлениях расследования.
Совещание было запланировано на шестнадцать часов, и реакция последовала исключительная. Прибыла почти вся дневная смена: никто не хотел пропустить развязку этой маленькой драмы.
Рикмен подождал еще несколько минут после назначенного времени. Он знал, что Фостер не объяснял причину столь раннего сбора, поэтому представлял, сколько слухов незамедлительно возникнет – как о его отставке, так и о реабилитации. Уж Рикмен-то знал копов. Он только надеялся, что о реабилитации будут болтать с большим энтузиазмом.
Он вошел, и воцарилась тишина. Проходя через комнату, заметил несколько удивленных взглядов. Рикмен знал, что ему придется найти способ еще раз объединить участников этого дела в команду, сплоченность которой нарушена спорами, был ли он виновен или произошло недоразумение. Ему необходимо было привести их к согласию. Быстрый осмотр комнаты подсказал Рикмену тему для обсуждения. Пакет с вещдоком был засунут под один из стульев, рапорты валялись на столах, хотя им давно надлежало быть подшитыми и заархивированными. Повсюду пластиковые стаканчики, пакетики из-под сластей и картофеля, корзины переполнены картонками из-под сандвичей и выброшенными бумагами.
– В этом помещении, – произнес он выразительно, – ужасающий бардак.
На лицах некоторых офицеров он увидел негодование. Это те, предположил он, кто поставил против него.
– Мы проводим расследование особо важного дела, сидя в комнате, напоминающей спальню тинейджера.
Люди начали переглядываться. Даже те, кто был у него в чести, почувствовали себя пристыженными. Ну что ж, ладно. Значит, они не будут злорадствовать над товарищами и делиться на группы.
– Вещественные доказательства должны быть упакованы, подписаны, зарегистрированы и сданы в хранилище сразу же по прибытии. Никаких отклонений, никаких проволочек. Рапорты должны быть написаны немедленно по возвращении в офис и сданы диспетчеру группы «Холмс». Все понятно?
Им было понятно.
Он затребовал устный отчет о проведенной работе за этот день. Служба поддержки беженцев продолжала гнуть свою линию, утверждая, что они не в состоянии работать быстрее по идентификации девушки, поэтому чиновник по связям с общественностью попросил помощи у землячеств: возможно, удастся таким способом достичь некоторого прогресса.
– Хорошо, – сказал Рикмен. – Я организую пресс-конференцию, покажем портрет девушки, выполненный художником, в выпуске региональных новостей. Быть может, это поспособствует пробуждению чьей-нибудь памяти.
– Сэр? – Рикмен узнал слегка пришепетывающий ланкаширский акцент Танстолла. – Не хочу выглядеть глупо, сэр, но почему бы просто не предъявить ее фото?
– Потому что не хочу расстраивать показом фотографии мертвой девушки всех этих мамочек-папочек, смотрящих телик вместе с детьми во время вечернего чая.
Танстолл не уловил сарказма в голосе Рикмена.
– А-а, – проговорил он довольно. – Понятно.
Рикмен колебался. Он не знал, как объяснить факт своего возвращения к этому расследованию. Он не хотел, чтобы его слова прозвучали как попытка обороны, но и не желал, чтобы эта история осталась предметом дальнейших кривотолков.
– Сэр? – Это снова Танстолл. – Вы навсегда вернулись, сэр?
– Да, Танстолл, – сказал Рикмен.
– Просто мы слышали, что ваш брат совсем больной, сэр.
Рикмен не мог сказать, был ли этот человек превосходным актером или непроходимым тупицей: в его голосе не было ни капли иронии, а на лице – ни тени ухмылки. Зато все остальные шутку прекрасно поняли.
Перед ним была дилемма: сохранять достоинство и выглядеть при этом идиотом либо воспринять все с юмором. Рикмен ответил, как будто вопрос был ироническим:
– Скажем так, произошло чудесное исцеление.
Улыбок мало. Смех, выдаваемый за кашель.
Танстолл, единственный, кто шутки не понял, не унимался:
– Ну а что за штука с этой донорской кровью, сэр?
Рикмен не ожидал такой наглости. Он заметил, что некоторые неловко заерзали, считая, что товарищ слишком далеко зашел. Посмотрев в лицо Танстоллу, он увидел лишь кроткое смущение. Тот понял, что допустил ляп, но не знал где и как. Что ж, это давало Рикмену возможность разрядить атмосферу.
