– Я знаю это, Джефф, – сказала Грейс с убеждением, – но они не верят тебе. Они даже друг другу почти никогда не верят. – Она вздохнула и продолжила: – Никак я не пойму, что заставляет человека постоянно искать различия между собой и… другими. Это начинается на спортивных площадках, а заканчивается в местах массовых расстрелов. Семья, нация, раса. Высокие понятия. Но в конечном итоге значение имеет только биохимическая реакция: совместима чья-то кровь с твоей или не совместима. Если речь идет о жизни и смерти, кого волнует, к какой расе принадлежит донор?
Рикмен нахмурился:
– Я никогда об этом так не думал. Мне кажется, что дело не в совместимости, а в возможности отождествления себя с какой-то группой – тогда не чувствуешь одиночества.
Он отлично знал это по себе: в университете он то и дело записывался в общества и спортивные команды, практически каждый курс в новые, пытаясь найти группу, в которой не чувствовал бы отторжения. В результате он почувствовал себя на месте, только когда поступил в полицию. Здесь он обрел ощущение собственной значимости и семьи. То, чего он раньше никогда не испытывал.
– Но принадлежность к одной какой-то группе, классу, расе или нации автоматически отделяет тебя от других, – признал он.
– И порождает предрассудки и представление об избранности, культивирует преданность не всегда достойным идеалам, – продолжила его мысль Грейс.
Рикмен сгреб последний кусок своего тоста в корзину и сложил тарелки в посудомоечную машину. Этот разговор вернул его к неприятным воспоминаниям об истории с пропажей крови, об истинных причинах которой он так и не мог заставить себя рассказать Грейс.
– А преданность идеалам приводит к поискам компромисса, – сказал он, зная, что говорит двусмысленно.
– В области нравственности?
Он улыбнулся:
– Ты же осуждаешь меня за осведомителей.
Грейс на улыбку не ответила.
– Мы опять вернулись к работе?
Он взглянул на Грейс – она давала ему шанс признаться.
– Ведь не только врачи соблюдают конфиденциальность, – сказал он с усмешкой, переводя все в шутку.
Боль и разочарование блеснули в ее глазах.
– Тобой движет только необходимость сохранять конфиденциальность или инстинкт самосохранения?
– По правде? Понемногу и того и другого. – Он привлек ее к себе и поцеловал.
Немного погодя она прервала поцелуй и положила голову ему на грудь:
– Ты же знаешь, что можешь доверить мне все? Знаешь, Джефф?
– Конечно.
Но есть вещи, о которых он никогда не сможет ей рассказать. Грейс по роду своей деятельности, да и по характеру своему, просто не способна до конца его понять: недоверие, подозрительность, жестокость – это, увы, его мир. Как вспышка – его окровавленный кулак врезается в чужую плоть. Брызги слюны и крови. Вопли боли и страха. Как он сможет оправдать такого рода нравственный компромисс?
Глава 21
Мирко Андрич припарковался на стоянке для жильцов дома, в котором он снимал квартиру. В этот момент какой-то человек выскользнул из тени дверного проема и заспешил в его сторону. Шаловливый ветер подхватил полы расстегнутого пальто Андрича и захлопал ими, приглушив звук шагов за спиной. Андрич продел верхнюю пуговицу в петлю, нагнулся в салон за портфелем и захлопнул дверцу.
Неизвестный напал на него, когда он повернулся в сторону дома. Неясное движение на краю поля зрения заставило Андрича инстинктивно поднять руку.
Нападавший с силой ударил его, но Андрич сумел перехватить руку.
– Боже! – воскликнул он. – Наталья?
– Ты не имел никакого права! – кричала она.
– О чем ты? – спросил он, держа ее за запястье.
– Сам прекрасно знаешь! – Она сверкнула на него глазами, безуспешно пытаясь освободиться.
– Это оттого, что я разговаривал с доктором Грейс? Ну прости меня, Таша… – произнес он на их родном языке. – Я всего лишь…
– Простить тебя?! – воскликнула она. – Я ведь знаю, что тебе надо. Ты выясняешь, как много я ей рассказала.
Андрич отпустил ее, и она чуть не потеряла равновесие. Он хотел поддержать Наталью под локоть, но она резко вырвала руку.
– Ты мне не веришь, – угрюмо сказала она.
– Зайдем ко мне, – предложил он. – Выпьем. И поговорим.
Она насупилась, еле сдерживая слезы, и он подвинулся ближе. На этот раз она позволила ему дотронуться до своего плеча. Затем он, изогнувшись, поставил на землю портфель и обнял ее. Поначалу она
