Рикмен постарался скрыть улыбку:
– Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
– Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
– Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
Андрич только молча кивал.
– К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
– А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.
– Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
Андрич улыбнулся:
– Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
– Мне нужно только имя.
Андрич наклонил голову:
– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Глава 25
Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе: директор объявил праздник пережитком языческих ритуалов и сокрушался о падении нравов и забвении христианских идеалов. На его заявление окружающие ответили ироническими возгласами. Журналист попытался перевести все в шутку, но директор стойко придерживался своих высоких моральных принципов. «У нас христианская школа, – говорил он, – и мы проводим христианский фестиваль на День Всех Святых. Те же, кто восхваляет силы зла, столкнутся со страшными последствиями».
– Вот черт! – удивился Фостер. – Да им не полиция нужна, а Баффи – истребительница кровавых вампиров.
В комнате раздался смех – впервые за долгое время.
Рикмен ощутил подавленность и раздражение команды, когда прибыл на совещание. Группа опроса отработала на участке три часа, с пяти до восьми вечера – лучшее время, чтобы застать людей дома. Их встречали с безразличием, если не с откровенной враждебностью.
– Считай, тебе повезло, если хотя бы один из трех этих педиков уделит тебе время, – ворчал Танстолл.
– Хуже нет, чем работать с этими иммигрантами, – поддержал еще кто-то.
– Возможно, нам это поможет, – сказал Рикмен и передал пленку через комнату в угол, где была установлена аппаратура. Фостер вынул запись региональных новостей и поставил новую кассету.
Запись была сделана в этот же день, чуть раньше. На экране – лазурно-голубое небо над многоквартирным домом, затем переход, и крупным планом – черная от копоти дверь и окно квартиры с балконом, где погибли четверо мужчин. Голос за кадром рассказывает о преступлении, потом объектив камеры опускается вниз, на репортера, стройную темноволосую женщину в красном костюме.
– Рядом со мной, – говорит она, – находится Мирко Андрич, представитель общины беженцев. – Она немного повернулась, и камера отъехала, чтобы включить в кадр высокую элегантную фигуру Андрича. – Мистер Андрич, вы серб из Хорватии, и вам по собственному опыту знакомы подобные случаи, когда застарелая неприязнь между соседями перерастает в акты жестокого насилия.
– Если все время помнить о зле и ненависти, то это пользы не принесет, – начал он. – Мы все схожи…
