Она перебила его:
– Вы приехали в Великобританию, пережив личную трагедию, – ваша семья была уничтожена во время войны. Что вы чувствуете сейчас, когда вас и ваших друзей по несчастью называют паразитами, стремящимися поживиться на системе помощи беженцам?
Он взглянул на нее, явно оскорбленный вопросом:
– До сих пор мне такого никто не говорил. – Голос у него был на удивление спокойным.
Женщина не нашла что сказать, а он использовал эту возможность и продолжил:
– Я сам зарабатываю себе на жизнь. Я уже объяснял это. Но я считаю важным сказать людям следующее. Моя семья погибла в Балканской войне. Ваша страна предоставила мне кров и пищу. Дала надежду, которой у меня уже не было. И я всегда буду за это признателен.
Не получив ответа, которого добивалась, репортер задала следующий вопрос:
– Пятеро человек погибли в столкновениях на расовой почве – вас это не тревожит?
– Конечно тревожит. Но я считаю, что еще слишком рано кого-то обвинять, – ответил он. – В Соединенном Королевстве человек считается невиновным, пока не будет доказано обратное, ведь так?
Рикмен улыбнулся про себя. Андрич удачно изобразил простачка, поставив журналистку на место.
Но она еще не сдалась и предприняла последнюю попытку:
– Что вы думаете о действиях полиции в данной ситуации?
Все дружно затаили дыхание возле телевизора, а кто-то даже охнул.
Андрич ответил не сразу. Подумав, он сказал:
– Я считаю, кто бы ни совершил эти преступления, он страшный, безнравственный человек, и полиции приходится нелегко, поскольку убийца хитер и коварен. Но я уверен, что полиция делает все возможное, чтобы найти и задержать его.
– То есть вы верите, что все эти убийства взаимосвязаны, – ухватилась она за высказанное Мирко допущение.
Он пожал плечами:
– Кто знает? Но я совершенно уверен, что невозможно раскрыть преступление, если мы не поможем полиции. Мы все – иммигранты, жители Ливерпуля, работники телевидения и радио, журналисты.
Пошел следующий информационный сюжет, и Фостер нажал «стоп» на пульте.
– Комментарии? – спросил Рикмен.
– Потребуется кое-что большее, чем добрые слова Андрича, чтобы удержать ситуацию под контролем в воскресную ночь, – сказал Фостер.
Воскресенье, на которое попадал Хэллоуин, обещало стать тяжелым. Веселье праздничной «Ночи озорства» давно сменилось разрушительной вакханалией. Правила нормального поведения отметались, и полиция не успевала реагировать на случаи мелкого вандализма и антисоциальное поведение. В 2003 году особо мощные петарды использовались для подрыва автомобилей, телефонных будок и даже полицейских участков. Правда, после нескольких недель, когда город жил как в осаде, жизнь постепенно вернулась в нормальное русло. Но, поскольку расовая напряженность в городе резко возросла, темные личности могли легко использовать эту возможность для организации новых нападений.
– Потребуются дополнительные силы для патрулирования в вероятных очагах напряженности, и не на одну ночь…
– Они получат сверхурочные, босс? – вылез Танстолл.
У Рикмена дернулся уголок рта.
– Что это ты заговорил про переработку, Танстолл? Изнываешь от скуки на расследовании особо важного дела? Предпочитаешь снова влезть в униформу?
– Нет, нет, босс, – залепетал Танстолл. – Это просто… праздное типа любопытство.
Рикмен продолжил:
– Школы устраивают дискотеки и другие мероприятия, и мы категорически не рекомендуем «Трик-о- трит», если за детьми нет пристального надзора. Появились слухи об отравлениях шоколадом и сладостями.
– Зачем мешать естественному отбору? – проворчал Фостер.
– Что?
Смешки затихли, толком и не начавшись.
Фостер округлил глаза.
– Недостатки воспитания, босс, – начал он оправдываться, поняв, что выступил слишком громко. – Никак не соображу, когда надо держать рот на замке.
– Учись, – посоветовал ему Рикмен. – И побыстрее. – Он дождался, пока каждый не уяснил себе, что он не находит подобные замечания забавными, и тогда продолжил: – Результаты повторного вскрытия Софии оказались неубедительными, но мы точно знаем, что она была не связана, но зато накачана наркотиками, как и жертвы поджога. Итак, один и тот же прием как лишнее доказательство возможной связи этих дел. И если кто-то нацелил свой удар на здешних иммигрантов, мы должны выяснить почему.
– Не хочу глупо выглядеть… – Рикмен чуть не вздрогнул, опять услышав голос Танстолла. – Это, понятное дело, какой-то расист, а как же еще? – закончил Танстолл.
