в знак того, что сейчас заканчивает. — Извини, Рэнс, меня зовут.
— Может быть, встретимся попозже за стаканчиком виски?
— Только не сегодня.
— Ах вот как? И кто этот счастливец?
— До свиданья, — твердо ответила Лаура и дала отбой.
Вернувшись в зал, она еще раз извинилась перед гостями, и ее сосед-адвокат поднялся, пропуская Лауру на прежнее место.
— Надеюсь, не случилось ничего удручающего? — участливо поинтересовался он, вытирая раскрасневшееся лицо салфеткой.
— Нет, — уверила Лаура.
«Удручающего» — это же надо! — подумала она про себя. — Ну кто теперь так говорит?!» Впрочем, Гиссинг вполне мог употребить подобное словечко, вышедшее из моды едва ли не до ее рождения.
Потом она задумалась о звонке Рэнсома. Интересно, действительно ли Роберт — самый подходящий специалист для проверки подлинности картин? Лаура в этом сомневалась. В последний раз она видела профессора на аукционе — он стоял в дверях рядом с Майком. И ушли они тоже вместе, а еще какое-то время спустя к ним присоединился Аллан. Именно он познакомил ее с Майком на открытии ретроспективной выставки работ Монбоддо. Кажется, в тот же день Аллан свел Майка и с профессором. Да, точно, так и было. Лаура отчетливо вспомнила, как она болтала с Майком (с удовольствием болтала, да и он, если судить по некоторым косвенным признакам, тоже ею заинтересовался), но тут Крукшенк подвел к ним профессора, который не преминул взять разговор в свои руки, прочтя им целую лекцию о вреде «безвкусицы и всеядности» в искусстве. В конце концов Лаура перешла в другую часть галереи и присоединилась там к группе знакомых, однако Майк до самого конца вечера продолжал время от времени бросать на нее внимательные взгляды.
«Ты только недавно рассталась с бойфрендом после двух лет отношений. Не смей поддаваться депрессии и бросаться на первого попавшегося мужчину!» — велела она себе тогда.
— Кусочек бри, Лаура? — спросила хозяйка, занося нож и лопатку над столиком с сырами. — Он очень хорош, особенно с айвой и виноградом.
— Спасибо, мне пока достаточно, — отозвалась Лаура, чувствуя, как взгляд адвоката, подливавшего ей вино, остановился на ее груди.
— У вас, кажется, когда-то был Монбоддо? — спросила у хозяина одна из гостий.
— Мы продали его лет десять назад, — ответил тот. — Слишком большие расходы на платную школу… — Он неопределенно пожал плечами.
— Грабители пытались украсть работу Монбоддо, — пояснила женщина остальным гостям. — Портрет жены художника… — Она повернулась к Лауре: — Вы ведь знаете эту картину?
Лаура кивнула. Да, она хорошо ее знала, помнила, когда видела ее в последний раз.
И еще она знала, кто интересовался портретом больше других.
Вечером Уэсти и Элис поужинали в своем любимом китайском ресторанчике, а потом отправились по барам и ночным клубам, чтобы потанцевать, — им казалось, что это лучший способ выразить владевший ими восторг. Абстрактное полотно Де Рассе они поставили на почетное место — на мольберт, который еще недавно занимала одна из подделок. Уэсти даже предложил Элис использовать картину для своего дипломного проекта, выдав за собственноручно написанную копию.
— А Гиссинг увидит ее и надает тебе пинков! — визгливо расхохоталась Элис, и Уэсти тотчас присоединился к подруге.
Потом оба пошли танцевать и не заметили, как наступило воскресенье.
Примерно в это же время Рэнсом лежал на постели без сна и глядел в потолок. Он старался поменьше ворочаться, чтобы не потревожить жену, хотя нервы у него были натянуты как струна, сердце отчаянно колотилось, а в желудке, словно бетонная плита, лежал поздний ужин — перченый овощной кускус.
Аллан тоже не спал этой ночью. Глаза болели после контактных линз, а кожа под волосами отчаянно свербела, хотя, вернувшись домой, он принял еще один душ, вылив на себя полбутылки шампуня. Постель он разобрал, но лечь даже не подумал. Вместо этого Аллан долго стоял у окна в темной гостиной и смотрел на противоположную сторону Гейфилд-сквер, где находился полицейский участок. Он видел, как приезжали и уезжали, сняв короткий репортаж, бригады телевизионщиков, видел возвращавшиеся из города патрульные полицейские машины. Каждый раз, заметив такую машину, Аллан был почти уверен, что сейчас оттуда выведут закованных в наручники Майка, Гиссинга или Уэсти, и хотя ничего такого не произошло, легче ему от этого не стало. Аллану отчаянно хотелось поделиться с кем-то своей тайной — может быть, с детьми или даже с бывшей женой. Несколько раз он едва удерживался от того, чтобы не схватить телефонный аппарат и, набрав первую попавшуюся последовательность цифр, не выложить все тому, кто возьмет трубку. К счастью, ему удалось справиться с собой и продолжить свое ночное бдение у окна.
Роберта Гиссинга ожидала нелегкая ночь, однако он все же выбрал время, чтобы еще раз полюбоваться доставшимися ему картинами. Это было неплохое дополнение к его коллекции.
Домой его в конце концов отвез Аллан, и хотя по дороге они почти не разговаривали, это вовсе не означало, что профессору было не о чем беспокоиться. Наоборот… Детектив Рэнсом — вот что на данном этапе тревожило его больше всего. Кроме того, Майк не велел ничего рассказывать Аллану о полицейском, и это только подтверждало опасения Гиссинга. Он давно подозревал, что если кто-то из них сломается, то это наверняка будет Аллан.
И это могло случиться в любой момент.
Именно поэтому профессора ожидала нелегкая ночь, но он не имел ничего против. Отоспаться можно, когда у него будет уйма свободного времени. Он даже произнес эти слова вслух:
— …Уйма свободного времени!
Произнес и сам улыбнулся. Гиссинг отлично знал, что это весьма маловероятно.
21
Воскресное утро в Эдинбурге было, по обыкновению, спокойным и мирным. Звонили колокола церквей, ласково пригревало солнышко, горожане и туристы наполняли кафе, разворачивая на столиках только что купленные газеты. Такое утро прекрасно подходило для автомобильной поездки, однако очень немногие выбрали бы целью своего путешествия Грантон. Здесь было уныло и ветрено, над побережьем вились крикливые чайки, ссорившиеся из-за оставшихся со вчерашнего дня объедков и мусора, а совсем рядом тянулся к небу очередной район новостроек, окруженный замусоренными пустырями и газовыми станциями.
Окидывая взглядом эту не слишком приветливую картину, Рэнсом уже не в первый раз задался вопросом, почему Национальная галерея предпочла хранить свои излишки именно здесь. Откровенно говоря, он вообще не понимал, зачем это нужно. Разве нельзя было раздать не поместившиеся в здании на Маунде картины и статуи другим, не таким богатым галереям и выставочным залам? Уж в таких-то городках, как Данди, Абердин или Инвернесс, местечко для них наверняка нашлось бы, да и городской музей Керколди с удовольствием разместил бы у себя несколько картин или бюст какого-нибудь исторического персонажа. Сейчас, когда от вчерашнего дождя не осталось даже луж, Рэнсом почти различал Керколди на дальнем берегу пролива Ферт-оф-Форт.
У ворот склада дежурил охранник из новой смены: его коллегу временно освободили от работы, чтобы дать полиции возможность задать парню несколько вопросов.
Основной вопрос, впрочем, был таков: «Сколько они тебе заплатили?» («Они» означало преступников.) Рэнсом в этом почти не сомневался, ибо хорошо представлял себе ход мыслей Хендрикса,
