оказалось все вперемешку: канцтовары, пачки бумаги, научные журналы… Слово, крупно набранное на одной из обложек, привлекло его внимание: «НАСИЛИЕ» — такова была тема номера. Знаменитый американский журнал «Сайенс», номер 2009 года. Комиссар пробежал глазами оглавление: материалы, посвященные нацизму, бойням в учебных заведениях, агрессивному поведению некоторых животных, серийным убийцам. Короткая аннотация по-английски состояла из одних вопросов: где искать причину насилия? В обществе? В историческом контексте? В образовании и воспитании? В генах?
Он со вздохом закрыл журнал. Он-то, с его жутким опытом, приобретенным в прошлогоднем расследовании, — он, возможно, и нашел бы ответы. Шарко отложил журнал и спросил, показывая на компьютер:
— А на какие сайты в Интернете она заходила чаще всего?
Леваллуа отложил фотографию, покачал головой:
— Никаких закладок, никакой истории, то есть не определишь предпочтений среди сайтов, все куки стерты или их прием был отключен изначально. И в почте ничего интересного. Надо будет обратиться к ее провайдеру: вдруг да удастся установить, куда она в Сети заходила и какие у нее вообще имелись контакты.
Шарко заметил, что везде — и в частности, на подставке с картой полушарий — сохранились какие-то чуть клейкие следы. Похоже, что отсюда оторвали цветные листочки с записями. И оторвал их наверняка убийца.
Следующим объектом, на котором застрял взгляд комиссара, была стойка с дисками.
— Меня бы сильно удивило, если бы оказалось, что Ева Лутц не сохраняла на дисках самое важное из того, что у нее было в компьютере.
— Я уже это проглядел, ну и если копии хоть каких-нибудь данных раньше были, теперь их в любом случае нет.
— Надо, чтобы сюда пришли криминалисты, осмотрели все как следует и проверили всю технику.
Тут на мобильник Леваллуа кто-то позвонил, он поговорил несколько минут, а отключив сотовый, сказал Шарко:
— Две новости. Первая не имеет никакого отношения к этому делу — она насчет трупа в Венсенском лесу, трупа некоего Фредерика Юро. Наш шеф просил тебе передать, что твой бывший начальник хочет видеть тебя в своем кабинете как можно скорее. Прямо сейчас.
— Меня? Ну-ну… а вторая?
— Робийяр справился в картотеке полицейского управления, и оказалось, что меньше месяца назад Ева Лутц запрашивала справку об отсутствии у нее судимостей, кстати, ее досье криминалистического учета и впрямь пустое. Эта справка была ей нужна, чтобы получить разрешение посещать пенитенциарные учреждения.
— Тюрьмы?
— Ну да, она приложила список по меньшей мере из десяти. Можно подумать, наша жертва собиралась объехать чуть ли не всю Францию с единственной целью: встретиться с разными заключенными. А отсюда вопрос: зачем бы исследовательнице, наблюдающей за обезьянами, добровольно погружаться в тюремный ад? Что она там забыла?
8
В понедельник с утра Люси занялась сборами в Вивонн близ Пуатье. Она бросила в рюкзак кое-какую одежду и несколько бутылочек воды, потом сняла упаковку с нового мобильника и показала телефон матери:
— Купила для Жюльетты. Если она будет постоянно носить его в ранце, я всегда ее найду. Да знаю я, что она еще маленькая, но сама она не сможет звонить: это такая специальная опция, благодаря которой… которой я в любую минуту смогу узнать, где она находится. Всегда буду рядом с дочкой. Что ты об этом думаешь?
Мари Энебель не ответила. Она сидела на диване, нахмурившись, держа руки между коленями. В течение последнего года она так часто приходила в квартиру дочери, что квартира эта, можно сказать, стала ее вторым домом, и Люси даже превратила свой кабинет в спальню матери. По телевизору передавали какие-то музыкальные клипы. Мари встала, выключила телевизор и сказала очень серьезно:
— Люси, ради бога, не впутывайся в это дело, хватит с тебя и тех бед, какие уже случились. Не надо ездить в эту тюрьму, не надо ходить на похороны этой мрази. Тебе станет только хуже, ты же помнишь, доктор сказал, что нужно отвлечься, подальше отойти от… от всего такого.
— Плевала я на то, что сказал доктор! У меня нет выбора.
— Конечно же есть. Есть выбор.
Мари Энебель прекрасно понимала, чем кончится затея дочери. Если она поедет туда, откроются старые раны, Люси придется лицом к лицу столкнуться со злом, посмотреть ему в глаза, и она снова станет искать ответ на вопросы, ответов на которые не существует.
После долгого раздумья Мари, сцепив до боли руки, все-таки решилась:
— Мне нужно кое-что тебе сказать.
— Не сейчас, мама. Сейчас я пойду к Цитадели — погуляю с Кларком и Жюльеттой.
Встревоженная Мари провела рукой по лицу.
— Это связано с историей нашей семьи, с тем, как у нас было с двойнями…
Вот тут Люси заинтересовалась и, убедившись, что Жюльетта не собирается выходить из детской, подошла к матери:
— А как у нас было с двойнями?
Мари закусила губу, осмотрела свои ногти, она словно боялась поднять глаза на дочь. Потом усадила Люси рядом с собой.
— Понимаешь, после того, что случилось, я стала общаться с одним человеком…
— С мужчиной?
— Нет, с женщиной. Она одновременно специалист по генеалогии и психотерапии и работает в основном над разрешением конфликтов, связанных с генными мутациями. Психогенеалогия — так называется ее наука. И мне бы хотелось, чтобы ты сходила со мной хотя бы на один сеанс.
Люси почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо: вот только этого ей не хватало!
— Еще один мозгоправ? Почему ты не сказала раньше?
— Люси, пожалуйста! Мне и сейчас было трудно заговорить с тобой об этом.
Дочь решительно покачала головой:
— Можешь делать все, что тебе угодно, но на меня не рассчитывай: меня и так уже достали психиатры!
— Ты не поняла, она не психиатр. Она помогает нам увидеть… разглядеть наше прошлое, разобраться в отношениях с нашими предками. В кровных узах.
Мари опустила голову, словно она налилась свинцом, и на одном дыхании выпалила:
— У меня тоже была сестра-близнец.
Люси показалось, что ее ударили в солнечное сплетение, у нее сразу перехватило дыхание, и она отпрянула.
— Сестра… сестра-близнец?!
— Да. Ее звали Франс. В июне пятидесятого она появилась на свет первой. Это было в родильном отделении больницы Льевена.
Комок в горле не дал Люси ответить. Мать почти никогда не рассказывала о своем прошлом, о своей юности — она словно бы заперла все это в старом сундуке, ключ от которого сразу же потеряла. Люси мало что знала о собственной семье, о своих предках. Все эти души, все эти тела рассеялись в пространстве, как горсточка пыли.
— Когда… когда случилась трагедия, нам было по четыре года. Мы еще жили в Калонне… Помнишь
