своей дорожке. А теперь дорожка у нас общая. И это самое важное.
Она немножко отодвинулась, Шарко дотронулся кончиком пальца до ее щеки, снял оттуда слезу, которую Люси все-таки не удалось сдержать, и внимательно всмотрелся в этот бриллиант из воды и соли. Глубоко вздохнул и сказал просто:
— Я знаю, зачем Ева Лутц собиралась вернуться в Бразилию, Люси. Я понял это с первых же кадров фильма.
Люси с удивлением взглянула на него:
— А почему тогда…
— Потому что мне было страшно, Люси! Я боялся того, что ждет нас в конце дороги, понимаешь? — Он отвернулся, подошел к самому берегу, будто намеревался прыгнуть в воду, но остановился и долго смотрел на ту сторону реки. Потом вздохнул и прошептал: — Тем не менее… тем не менее именно туда тебя несет, Люси… Чтобы узнать, чтобы наконец узнать…
Он достал мобильник, набрал номер, а когда кто-то отозвался, откашлявшись, сказал:
— Мадам Жаспар? Это комиссар Франк Шарко. Знаю, что поздно, но вы говорили, что я могу звонить когда угодно. Мне очень нужно поговорить с вами.
42
В пути комиссар не вымолвил ни слова. Люси сидела рядом с ним, смотрела, как Франк держит руль, слегка поворачивая его вправо-влево, видела мышцы его шеи, натянутую на скулах кожу. Она знала, о чем он думает. Об ответах, которые сейчас услышит от приматолога. О словах, из-за которых они, пустившись по следам Евы Лутц, вот-вот отправятся далеко, очень далеко отсюда. В те самые края, которых так сильно опасается Шарко.
Клементина Жаспар жила всего в нескольких километрах от места, где работала, на окраине Медона- ла-Форе. Дом директора Центра приматологии казался небольшим, зато обильно поросший деревьями участок был огромным. Хозяйка дома, одетая в просторную, очень пеструю тунику, приняла их на тускло освещенной террасе. Мебель здесь была из тикового дерева. Когда гости рассаживались, Люси с удивлением увидела, что стеклянная дверь открылась и к столу приближается обезьяна.
— Господи!
Шери взяла своими большими ловкими руками один из стаканов с чаем глясе и принялась с шумом втягивать в себя через соломинку прохладный напиток. Комиссар смотрел на все это широко раскрытыми, как у ребенка, глазами, мадам Жаспар бросила на него смущенный взгляд:
— Я закрыла дверь, но… Послушайте, комиссар, надеюсь, вы никому не скажете, что видели в моем доме Шери? Я знаю, что запрещено брать животных из центра, но с тех пор, как произошло… то, что произошло, я просто не могу оставлять ее там одну.
— Не беспокойтесь, Клементина! Знаете, а ведь мы тоже рассчитываем, что никто не узнает о нашем визите к вам… Давайте договоримся, что наша встреча — неофициального характера? Официальное расследование идет другим путем, но мы с Люси убеждены, что искать нужно не там, где ищут наши коллеги.
Ученая дама понимающе кивнула. Шери, с невероятной скоростью опустошив стакан, неторопливо спустилась в сад, подошла к одному из светильников, работающих на солнечной энергии, села под ним в позе медитирующего Будды и уставилась на гостей исполненным мудрости взглядом.
— Завтра будет дождь, — заметила Клементина Жаспар. — Шери всегда так усаживается перед дождем. Она — лучший барометр из всех возможных.
— Шери ужасно понравилась бы моей дочке, — сказала Люси с улыбкой.
— А вы приезжайте как-нибудь с дочкой на целый день, — предложила Жаспар. — Шери обожает детей, они поиграют.
— Вы серьезно?
— Вполне серьезно!
Жаспар угостила холодным чаем и их. Люси смотрела, как она передвигается по террасе, ловила понимающие взгляды, которыми хозяйка обменивалась со своим животным, и думала о том, что никто на этой планете не создан для одиночества и людям всегда необходима привязанность к кому-то, им всегда необходимо кого-то любить: друга, собаку, обезьяну, крохотные паровозики с вагончиками… Она молча потягивала чай и думала о дочери, которая, наверное, ищет ее, зовет, вспоминала, удалось ли ей хоть раз поговорить с Жюльеттой по телефону с тех пор, как она уехала из Лилля, и ужасно на себя сердилась.
Вечер был еще достаточно теплый, от слабого ветерка тяжелели веки. Клементина поинтересовалась, далеко ли они продвинулись в расследовании, и Шарко поспешил ответить:
— Круг сужается, но нам еще необходимо сотрудничество с вами и ваши связи. Просто мне не хотелось говорить об этом по телефону. — Положив руки на стол, он слегка наклонился вперед. — Дело обстоит так: теперь мы уже знаем, что Ева Лутц пыталась найти проявления жестокости в разных местах земли и в разных эпохах. Она ездила в один из самых криминальных городов планеты, чтобы порыться там в полицейских архивах, она встречалась с убийцами-левшами, разделывавшимися со своими жертвами самым ужасным образом, она исследовала с помощью документов и фотографий природу насилия у варваров, у племен, которые только и делали, что проливали кровь. Причем изучала она все эти крайние проявления жестокости с единственной целью: установить связь между склонностью к насилию и латерализацией функций мозга.
Мадам Жаспар заинтересованно кивала, а Шарко продолжал рассказывать, сам удивляясь тому, сколько же он, несколько дней назад даже не подозревавший о существовании эволюционной биологии, теперь о ней знает.
— Когда мы были в Ботаническом саду, вы сказали, что сегодня жестокому от природы человеку или человеку, выросшему в обстановке, подталкивающей к проявлениям жестокости, больше нет нужды быть левшой, потому что современное общество не такое, каким было прежде, и существует огнестрельное оружие.
— Да, Ева выдвинула такое предположение.
— И вы сказали еще, что Ева была сильно разочарована, когда констатировала это в Мексике, так?
— Я действительно так думаю. Как всякий исследователь, Ева надеялась найти подтверждение своим гипотезам в прямых наблюдениях за большим числом левшей. Ей надо было собственными глазами увидеть не просто формальные, но живые доказательства своей теории, увидеть, а потом предъявить их миру. Однако мексиканские преступники оказались ничуть не более леворукими, чем вы или я.
— Но Ева не сдалась и не покинула поля битвы! Ей не удалось найти подтверждение в Мексике, и она отправилась в другие края. В джунгли Амазонии…
Комиссар замолчал. Обе женщины чрезвычайно внимательно на него смотрели.
— Как только я увидел кассету, я сразу понял: Ева Лутц отправилась в джунгли, чтобы найти там жестокость в чистом, так сказать, виде. Жестокость вдали от всякой цивилизации, вдали от какого бы то ни было влияния других людей. Древнюю, атавистическую жестокость, которая продолжает существовать в первобытном племени. А вдруг там-то она как раз и обнаружит тех самых левшей?
Люси невольно прикрыла лицо рукой — будто от удара: очевидность услышанного поразила и ее тоже. Что до мадам Жаспар — та в задумчивости пила свой чай, а допив, убежденно кивнула, и глаза ее загорелись.
— Ваши выводы совершенно логичны, пусть даже мне совсем не нравится выражение «первобытное племя»: они ведь так же эволюционировали, как и мы. Отличие в том, что племена аборигенов не «заражены» болезнями современного мира с его заводами, войнами, высокими технологиями. Стволы их деревьев не меняют окраску из-за грязи в воздухе, и, если приглядеться, увидишь, что березовые пяденицы у них по-прежнему светлые, как и наши полтораста лет назад. Любой этнолог вам скажет: изучать такие племена — значит уходить далеко в глубь времен, потому что геномы развиваются по-разному, и геном человека из амазонского племени ближе к геному первых Homo sapiens, чем к нашему. Вполне возможно, у
