гестапо. Однако когда явился сам Менцель, как всегда самоуверенный и нахальный, о нем заговорили иначе. Узнав о сегодняшних арестах, стали превозносить таланты Менделя, якобы сумевшего разгромить крупную подпольную коммунистическую организацию, которая, собственно, и осуществила диверсию.
Улучив минуту, когда Менцель остался один, Петро подошел к нему.
– Вас можно поздравить с большим успехом, штандартенфюрер. Говорят, в нашем городе покончено с коммунистическим подпольем.
– Абсолютно точно! – самодовольно подтвердил тот. – Мы поставили точку на деятельности враждебных элементов. И еще, скажу вам по секрету… – Шеф гестапо придвинулся к Петру, и тот понял, что Менцель хочет доверить ему тайну, про которую говорят: “Совершенно секретно – копия на базар!” – И еще скажу вам по секрету: мы задержали того самого диверсанта, который пытался взорвать склады.
“Пытался! – усмехнулся в душе Петро. – А то, что до сих пор горит, разве иллюминация?” Громко же сказал:
– Неужели? Кто же он такой?
Петро был уверен, что шеф гестапо просто бахвалится, чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение. Но секрет Менделя поколебал эту его уверенность.
– Мы еще не установили. Впрочем, это не такое уж сложное дело. Хотя этот богатырь – сроду такого не видел! – пока что держится, мы ему скоро развяжем язык…
“Неужели взяли Богдана?” – оборвалось сердце у Петра. Разговаривал с гостями, шутил, щедро сыпал комплиментами, а мысль о Богдане все время сверлила мозг.
Едва дождавшись утра, бросился к Фостяку. Тот ничего не знал. Петро заперся в подсобном помещении магазина, приказав никого к себе не пускать. К вечеру зашел Фостяк. Петро взглянул на него и все понял.
– Богдана взяли… – подтвердил Фостяк. – Были и другие аресты… Взяли товарища Ковача и еще несколько членов организации, которые выпускали листовки. Есть строгий приказ: до выяснения обстановки – никаких встреч.
“А как взяли Богдана?” – хотелось спросить Петру, но язык не поворачивался. Однако Фостяк прочитал этот немой вопрос в его глазах.
– Кто-то заметил, как наши спустились под землю. Эсэсовцы устроили засаду. Богдан вышел пер shy;вым. Заметив солдат, открыл огонь. Спас товарищей – они успели отступить и вышли в другом районе города.
“Ты всегда был таким, Богдан! Ничего не жалел для товарища. Рискуя жизнью, вытащил меня из плена. И теперь отдал жизнь за друзей. Отдал?.. Неужели ничего нельзя поделать?..”
Однако знал: гестапо не отдает своих жертв…
Богдана допрашивал Харнак. Гауптштурмфюрер уселся в кресле перед маленьким столиком с кофейником и чашками. Предложил Стефанишину место напротив, придвинул к нему чашку с кофе и любезно сказал:
– Угощайтесь.
Такое начало игры вызвало у Богдана усмешку – он ясно сознавал, чем она кончится, но чувствовал в себе силы выдержать любое испытание. Все же от кофе не отказался – когда еще доведется пить его? Глотнул ароматный напиток и посмотрел гауптштурмфюреру в глаза.
Посторонний человек, зайдя в кабинет, мог бы подумать: добрые знакомые мирно проводят время за чашкой кофе.
– Как-то неудобно, – приветливо говорил Хар shy;нак, – пьем вместе кофе, а я до сих пор не знаю, что вы за человек…
Такой стиль Харнак применял к людям, как он выражался, с размягченным мозгом, то есть к интеллигентам. Считая врачей, учителей, ученых неполноценными людьми, он старался усыплять их бдительность, расположить к себе, вбить им в голову, что ценою совсем мелких, несущественных признаний можно откупиться от пыток и сохранить жизнь. Иногда это ему удавалось, и гауптштурмфюрера считали в гестапо лучшим специалистом по де shy;лам “интеллектуалов”. Эту же уловку Харнак применял, стараясь добиться признания у людей сильных и мужественных. Ведь обычные гестаповские методы в таких случаях вообще не дают результатов, и он считал, что лучше иметь хотя бы один шанс из ста, чем ни одного.
Харнак не тешил себя надеждой, что с Богданом все будет просто и легко. Совершить такую смелую диверсию и отстреливаться до последнего патрона мог лишь человек большой воли и мужества. Ясно было, что этот богатырь вряд ли испугается пыток. И Харнак решил немного поиграть с ним.
Богдан оценил ситуацию почти сразу. Он понимал, что в гестапо есть люди с большим опытом, умные и коварные. Этот следователь, неплохо знающий русский язык, вероятно, из этого сорта. Серые глаза смотрят насмешливо и испытующе, хотя гауптштурмфюрер и старается быть любезным. Губы сжаты в прямую тонкую линию; длинные пальцы, держащие чашку с кофе, едва заметно дрожат. “Должно быть, алкоголик или наркоман, – подумал Богдан, обратив внимание на это дрожание и нездоровые синяки под глазами. – Впрочем, черт с ним! Все равно ничего он от меня не добьется”.
Не дождавшись ответа, Харнак поставил чашку на столик. Закурил и, пододвинув сигареты Богдану, сказал:
– Вы человек с головой и понимаете, зачем вас сюда привели. Уж, конечно, не для того, чтобы распивать кофе со следователем… Итак, ваши фамилия и имя?
– Петренко Микола Миколаевич, год рождения двадцать первый, место рождения – Москва.
– Чудесно! – Харнак что-то отметил на клочке бумаги. – Документы, конечно, потеряли?
– Откуда вы знаете? – с притворной наивностью воскликнул Богдан.
– Догадались, – усмехнулся Харнак. – Что ж вы делали в канализации?
– Спал. На дворе, знаете ли, холодно, вот я и залез туда.
– Прекрасно. – Еще более любезная улыбка появилась на лице гауптштурмфюрера. – Зачем же вы потом стреляли в солдат?
– Испугался спросонья. – Лицо Богдана виновато вытянулось. – Вижу, бегут на меня, ну я и вы shy;стрелил… А потом и они стреляли… Таким образом, считаю, мы квиты.
– Ай-ай-ай! – поднял брови Харнак. – Значит, испугались? А там, в канализации, вам не было страшно? Все же темно и, наверно, крысы.
– А крыс я не боюсь, – с идиотской наивностью ответствовал Богдан. – Я больше солдат боюсь…
Но Харнака нелегко было вывести из равновесия.
– Неужели? А я, например, почему-то больше боюсь крыс.
– Каждому – свое, – вздохнул Богдан.
– Где же вы потеряли документы?
Харнак взял карандаш, как бы собираясь записать.
– Не помню. У меня дырявая память. Где-то по shy;терял.
– Как попали в наш город?
Богдан начал сочинять какую-то фантастическую историю. “Я его недооцениваю, – подумал вдруг, – нервы у него все-таки есть…” Действительно, гауптштурмфюрер выслушал его болтовню, не перебивая. И только когда Стефанишин умолк, весело заметил:
– А вы мне нравитесь! Шутник, не так ли?
– Люблю пошутить, – притворно вздохнул Бог shy;дан. – Но ведь в этом нет ничего дурного.
– Конечно, – согласился гауптштурмфюрер. – Пошутили – и хватит.
– Я вас не понимаю, – сказал Богдан с нарочитым удивлением.
– Оставьте, – сказал Харнак, – вы же умный человек. Я тоже не последний
