- Да какой же тут секрет? не понимаю. Вот я люблю незабудки, так и говорю, что люблю.
- А вот видите ли что? я теперь уж знаю ваш вкус, ваши мечты и многое могу угадать из тайн вашего сердца.
- У меня нет никаких тайн сердца, да и угадать вы не можете. Мое сердце нельзя скоро угадать.
- Попробую.
- Понапрасну будете трудиться.
- А вот я уж знаю, что голубые глаза часто видятся вам во сне.
- Вот и не угадали! - и она опять засмеялась.
- Ну так черные.
- И не черные… никакие!
- Неужели вам не нравятся или не нравились никакие?
- Мало ли хороших глаз на свете!
- Так вы никогда не были влюблены?
- Никогда.
- Вы говорите неправду.
- А может быть и правду.
Мы пошли по аллее. Марья Ивановна нашла, что в саду сыро и воротилась на балкон.
- Маша, вы говорите неправду, - сказала я, - верно, вы были влюблены.
- А вы сами, Евгения Александровна? Этот вопрос смутил меня; я не отвечала.
- Желал бы я послушать, как вы говорите неправду, - сказал мне Данаров.
- Я не доставлю вам этого удовольствия.
- Молчание - знак согласия, - смело сказала Маша.
- Знак очень двусмысленный, - отвечала я.
В это время испуганная стая галок шумно поднялась над нашею головой и полетела на другое место. Маша вскрикнула и в страхе схватила руку Данарова.
- А вы не испугались? - спросил он меня.
- Нет, я так часто гуляю здесь одна по вечерам, что уж привыкла к таким неожиданностям.
Мы поворотили к дому.
- Запах от этих цветов слишком силен; у вас разболится голова, - сказал мне Данаров, - дайте, я донесу.
Я подала ему цветы; принимая их, он слегка коснулся моей руки, и будто огненная струя пробежала по всему существу моему.
Мы уже снова стояли перед жасминовым кустом против балкона. Данаров попросил позволения нарвать для себя жасминов; когда в руках у него были оба пучка цветов, он подал мне тот, который сам нарвал.
После ужина он уехал.
Когда мы пришли в нашу спальню, Маша подошла к зеркалу и с какою-то особенною негой прищурила свои глаза и поправила волосы.
- Я думаю, вы скучаете, Евгения Александровна; все одни да одни, - сказала она.
- Да, иногда скучно… А вы редко скучаете?
- Дома-то скучно, а как в городе, у родных гощу, там весело. А здесь ужасно скучно. Маменька все охает: бедность, недостатки; братья надоедают, шалят.
- Выходите замуж, Маша, - сказала я.
- Да за кого? женихов-то нет. За бедного выйти, что хорошего? а с состоянием ищут приданого; ведь нынче все на интересе. Вы почем платили за эту кисею?
- Не знаю, это тетушка у разносчика купила.
- Хорошенькая. Я хотела на прошлой неделе купить себе голубой, да денег не было… Как хорошо пахнут! - сказала она, подходя к цветам, поставленным в стакан с водою. -Николай Михайлыч и себе такой же пучок нарвал. Видно, он охотник до цветов. Он у вас часто бывает?
- Всего два раза был.
- Какой он веселый, не гордый и собой недурен. Какую это вы книжку читаете? французскую? хороша?
- Да, хороша. Тут описано, как одна девушка из простой мещанки сделалась знатною дамой.
- И это правда?
- Правда.
- Вот счастливица? такое счастье редко бывает.
- А бывает.
- Нам такого счастья не будет… - сказала она, распуская свои длинные черные волосы.
- А как знать, Маша? может быть, вас ожидает прекрасная участь.
- Уж какая моя участь! - проговорила она со вздохом. - Да вы уж легли, Евгения Александровна?
- Да, потрудитесь отворить окно.
- Ведь комары налетят.
- Опустите кисею.
- А свечу погасить?
Она подошла ко мне вся в белом. Смуглое лицо ее так резко выдавалось из оборок спального чепчика; глаза горели двумя яркими звездами; тонкие губы полураскрылись и выказывали ряд жемчужных зубов; тонкие стройные руки были обнажены; она казалась мне прекрасною; но в этой красоте было что-то колючее и одуряющее, как в ядовитом запахе тропических цветов… В одно время хотелось и смотреть, на нее, и закрыть глаза.
- Прощайте, покойной ночи, приятных снов! - сказала она, наклонясь поцеловать меня. - Какие вы беленькие, хорошенькие! А я-то! - продолжала она, подходя со свечой к зеркалу, - точно муха в молоке!
- А глаза-то у вас, Маша, - прелесть!
- Да ведь уж только глаза-то и есть порядочного. Покойной ночи, Евгения Александровна!
VII
На другой день сумрачное, дождливое утро встретило мое пробуждение.
Маши уже не было в комнате, когда я проснулась; она всегда вставала рано. Я открыла окошко, дождевые струи журча катились с крыши и протягивались хрустальными нитями перед моими глазами.
Босоногий мальчишка прыгал на дворе, громко припевая:
- А ты что врешь! - крикнул другой, дав ему щелчка, - дождичка-то надо.
Мальчики заспорили и подрались. Но вдруг яркая радуга показалась на туманном небе; оба мальчика стали голосить что было у них сил:
