друг мой?
- Лукерья Андреевна! любезный друг! Тебя ли я вижу? Какими судьбами?
- А вот помолиться приехала. Ведь я потеряла моего Алексея Дмитрича!
- Давно ли? Ах Боже!
- Да уж другой год; с тех пор и Москву оставила, в деревню переехала. Рекомендую мою Танечку. Ты ее еще крошкой видела.
- Поцелуйте меня, милочка! Мы с мамашей вашей очень дружески были знакомы. А это вот - также рекомендую - племянница моя. Геня! познакомься с mademoiselle. Анфи-сочку-то помнишь, Лукерья Андреевна?
- Как не помнить! Очень приятно видеть.
И барыни занялись рассказами о своей жизни, воспоминаниями о прежних знакомых. Анфиса присоединилась к ним.
Танечка живо и нецеремонно подала мне руку, весело примолвя:
- Очень рада с вами познакомиться! Вы в первый раз здесь?
- В первый. А вы уж бывали здесь?
- Да, в прошлом году, когда после кончины папеньки; ехали из Москвы.
- Вы постоянно жили в Москве?
- Почти постоянно. Ах, вот там было весело! не то что здесь, в деревне. Вы не бывали в Москве?
- Нет.
- Ах, Москва чудный город!.. Какие магазины, бульвары!.. Как весело!.. у нас много было знакомых, - вечера, танцы… Ах, уж лучше не вспоминать!..
- Вы очень скучаете в деревне?
- Да, скучаю иногда. Притом же соседей порядочных нет, никакого рассеяния. А вы чем занимаетесь? много читаете?
- Да, читаю, работаю, гуляю. У нас тоже нет соседей.
- Ну так и вам скучно?
- Я привыкла к уединенной жизни; я выросла и воспиталась в деревне.
- Ну это, конечно, легче. А вот у нас учитель живет, так никогда не скучает, такой философ! Я с ним часто ссорюсь, все хочу рассердить его - ни за что не рассердишь. Все сидит за книгой, даже надоел. Он очень учен, в университете в Москве экзамен выдержал на кандидата, и теперь все учится, все ученые книги читает; половину жалованья на них тратит. Я иногда и книгу-то у него унесу, спрячу… Уж он просит- просит отдать назад.
- За что вы его так мучите?
- Ничего, пусть помучится: это здорово! И она засмеялась.
- Я романы иногда люблю читать, - продолжала она, - стихи люблю, ужас как люблю! Вы знаете эти стихи:
Расстались мы, но твой портрет
Я на груди моей храню…
Чудесные! Не знаете ли вы хорошеньких стишков?
- Танечка! Поди позови учителя с детьми сюда. Татьяна Петровна желает видеть детей.
- Ой-ой! как будет тесно, когда мы все сюда заберемся, - сказала Танечка и побежала, сверкнув на меня своими быстрыми глазками и примолвя с улыбкой: 'До свидания!'.
Я знала, что он сейчас придет, а я не осмелюсь даже подать вида, что знаю его! Что сказала бы Татьяна Петровна, если б узнала, что это тот самый молодой человек, присутствие которого поставило меня когда-то 'на краю пропасти', от которой она так торжественно спасла меня! Узнает ли он меня? И если узнает, как он выразит это?
Сердце у меня замерло, когда у дверей раздались голоса и вошел Павел Иваныч с детьми.
Я нарочно стала в тени, так чтоб он не мог хорошенько разглядеть моего лица. Я не подумала, что между нами прошли целые пять лет, что из ребенка я стала взрослою девушкой. По Татьяне Петровне он также не мог узнать меня, едва ли он знал или помнил ее имя. Может быть, и меня позабыл он! Мало ли новых чувств и впечатлений набралось у него в эти пять лет!
Вскоре он подошел к нам. При первом взгляде на меня на лице его не выразилось ничего, кроме обыкновенного легкого любопытства, при встрече с новым лицом.
Мне становилось грустно и досадно: отчего же я помню? отчего я узнала его?
- Уж я пожаловалась на вас Евгении Александровне, - сказала Танечка.
- Евгении Александровне! - повторил он, весь вспыхнув, и, устремив на меня внима-тельный взгляд, сделал невольное быстрое движение вперед, но тотчас же овладел собой.
- Что вы так изумились? - сказала смеясь Танечка. - А, испугались наконец! всем буду на вас жаловаться, что вы несносный, что вы философ, ученый, что вы сидите целые дни, уткнув нос в книгу… А знаете что? пойдемте гулять по монастырскому двору, вечер чудесный. Вон там какой-то монах идет, - прибавила она, выглядывая за окно. - Можно? попроситесь…
- Прекрасная мысль! - сказал Павел Иваныч. Мы отпросились.
Тот только, кому приходилось быть в положении, подобном моему, то есть притворяться незнакомою с человеком, когда душа рвется высказаться, когда дорого бы дал за возможность остаться хоть на минуту наедине, на свободе, и быть принужденною говорить о предметах посторонних, нисколько не занимательных, тот только поймет, что я переносила нравственную пытку.
Мы вышли.
К счастью, Танечка, болтая с Павлом Иванычем, избавляла меня от труда говорить; но все-таки я, наконец, ответила совершенно невпопад на один из ее вопросов.
- Что это, как вы рассеянны? - спросила она, - у вас есть что-нибудь на душе. Может быть, вы нездоровы?
Я очень рада была свалить мою неловкость на нездоровье.
- О, - сказала Танечка, - если б вы жили вместе со мной, я бы не дала вам задумываться. Я вас что-то полюбила, - сказала она подумав, - хотите быть моим другом? давайте переписываться!
- Женская дружба только на словах, - сказал Павел Иваныч.
- Разве я не друг вам? - сказала Танечка, - неблагодарный! разве вы заметили, что я плохой друг?
- Я говорю о дружбе между двумя женщинами.
- Так вы не верите ей?
- Не совсем верю.
- Ах, Боже мой! вы просто злы сегодня.
- Татьяна Алексеевна! а что, если б одна особа явилась сюда теперь, не забыли ли бы вы и меня, и Евгению Александровну, которую вы так полюбили, судя по вашим словам, и дружбу, и все на свете?
- Ах да, - сказала Танечка, обратив к нам свое оживленное лицо, - забыла бы все на свете!
Она так показалась мне мила в эту минуту, что я невольно пожала ей руку. С быстротой молнии прижала она свои губы к моим и звонко, крепко поцеловала меня.
- А боюсь я за вас, Татьяна Алексеевна, - заметил Павел Иваныч.
- Чего бояться! или пан, или пропал. У меня такой характер: люблю - так уж люблю на всю жизнь.
- А если тот, кого вы любите, заплатит вам оскорблением, забудет, разлюбит? - сказала я.
Танечка задумалась.
- Я никогда не забуду его, всегда буду желать ему счастья, и уж никого, никого не полюблю.
- А целые долгие годы впереди! - прибавил Павел Иваныч.- Какое право имеете вы губить себя нравственно для человека, не оценивающего вашей жертвы?.. Вы не дорожите собой - вот самый главный ваш недостаток. Вы с каким-то безумным самопрезрением отдаетесь страсти и делаете из себя бесполезную и ненужную жертву…
- Вы можете говорить, что хотите, - сказала она, - а я не забуду его, не перестану любить! Что мне в жизни, в самой себе, если уж не будет того счастья, которое было?
