- Вы неизлечимая больная!
- Я и не хочу лечиться. Эта болезнь - жизнь моя.
'Данаров! - подумала я, - вот с кем бы встретиться тебе и кого полюбить…'.
- Вот это называется истинною страстью, - сказала я.
- То есть безумием, - прибавил Павел Иваныч.
- Вы бесстрастный, холодный человек; вы любите понемножку и с расчетом, - сказала она. - Вы счастливы, что так созданы.
- Что делать! - отвечал Павел Иваныч, - судьба дала мне инстинкт самосохранения, в котором отказала вам.
- Так разве я виновата?
- Вы не хотите направить вашей воли. Вы даже и не подумаете о борьбе рассудка с сердцем. Борьба оправдывает многое.
- Не могу. Вы меня не исправите, мы только поссоримся… Вот вы и теперь меня разозлили; прощайте, мне нужно успокоиться.
Она отошла и стала ходить по противоположной тропинке, напевая вполголоса:
Ненаглядный ты мой!
- Наконец-то! Боже мой, какое мученье! видеть вас и не сметь показать, что я узнал вас, что я рад, что я, Бог знает, как я рад! я нарочно рассердил ее; я знал, что она убежит.
- Мне было не легче вашего.
- И вы узнали меня?
- Я еще в коридоре узнала вас.
- А я-то, я-то! преспокойно пил чай, когда вы были тут, за стеной… Ну как вы? вы теперь у Татьяны Петровны; вижу по черному платью, что у вас не все благополучно.
- Да, тетушки уж нет на свете.
- Хорошо ли вам у Татьяны Петровны?
- Покуда ничего…
- Целых пять лет прошло после разлуки с вами! из девушки-ребенка вы сделались девушкой взрослою. Теперь, когда всматриваюсь, нахожу, что вы мало изменились наружно, хотя и пременили прическу; лицо все то же, те же глаза, та же улыбка… Боже мой! Боже мой!
- Вспоминали ли вы иногда обо мне?
- Вы спрашиваете! уж верно больше, чем вы… Я уже не был ребенком, когда узнал вас и… чувство мое было определеннее, глубже. Ну, как же вы провели эти пять лет? много нового случилось с вами в это время?
- Да, много нового, грустного…
- И радостного?.. Не правда ли?
- Пожалуй, и радостного, если считать немногие отрадные минуты…
- Немногие, почему же немногие?.. Так неужели вы не совсем забыли меня? - спросил он меня.
- Я всегда с отрадой вспоминала о вас, даже и тогда…
- Даже и когда? - живо спросил он.
- Даже и тогда, когда любила другого… Он вздрогнул.
- Любили! разве это уже в прошедшем? значит, вы не долго были счастливы? Ну а он, много любил вас? он должен был любить вас, не правда ли?
Вся оскорбленная любовь моя к Данарову вспомнилась мне, и сдавило сердце тяжелым чувством… Волнение, принуждение, выдержанные мной в продолжение почти целого вечера, утомительно подействовали на мои нервы: я неожиданно горько заплакала.
- Ах, - сказал он с каким-то особенным, печальным выражением, - это была уже не шутка!
- Что вы хотите этим сказать? - спросила я вспыльчиво,- что же было шуткой? неужели я способна шутить самыми лучшими чувствами?
- Да, это вы! точно вы, я узнаю вас… Виноват, если я ошибся! И как рад быть виноватым!
- Прекрасно! - сказала Танечка, подкравшись к нам при последних словах, - прекрасно! И вам не грех, не совестно! Павел Иваныч! неужели вы не знаете еще меня? мучиться, скрывать и не сказать мне! вы давно знакомы, любите друг друга, а я вас стесняла, я не могла доставить вам до сих пор случая поговорить свободно! Бог с вами! вы не знаете, что он для меня делает, - обратилась она ко мне, - без него я не переписывалась бы с моим Виктором; он пишет мне на его имя, и Павел Иваныч, такой добрый, согласился доставлять мне это блаженство! и после этого… Как вам не стыдно… Бог с вами! Бог с вами! Как у вас достало терпения! я бы с ума сошла на вашем месте. Влюблен, встретился нечаянно после долгой разлуки - и молчит!
- Татьяна Алексеевна! вы говорите все, что придет вам в голову, я такой же истинный друг Евгении Александровне, как и вам.
- Неправда, я слышала, что она сейчас говорила. Ведь неправда? - спросила она меня.
Я молчала. Танечка неожиданно поставила нас обоих в неловкое положение.
- Видите? что? она не отвечает.
- Не на всякий вопрос можно отвечать, - сказал он.
- Нечего вам вывертываться… То-то вы давеча вспыхнули, когда услышали ее имя! то-то и она отошла в угол, как вы входили, и после была так печальна и рассеянна! ништо вам! сами себя наказали!
- Господа! пора домой! - закричала нам из окна Анфиса Павловна.
- Прощайте, Евгения Александровна! - сказал Павел Иваныч, - тяжело и горько мне думать, что не дальше как завтра, мы разойдемся опять в разные стороны. Бог знает, когда опять встретимся!
Молча возвратились мы все трое в дом и вскоре разошлись.
На другой день, когда мы только что встали и собирались идти к обедне, Анна доложила Татьяне Петровне, что кучеру нужно видеть ее.
- Что такое? не лошадь ли захворала? - тревожно спросила Татьяна Петровна. Позови его сюда.
Кучер объявил, что карета требует починки.
- Как же ты вчера не сказал? чего же ты ждал целый вечер?
- Да вчера кузнеца-то не было дома-с.
- Скоро ли же он починит?
- Да завтра к утру будет готова-с; оно, пожалуй, и сегодня к вечеру, да ведь к ночи-то, я думаю, не поедете.
- Отчего же не ехать? - теперь ночи светлые.
- Как угодно-с. К ночи будет готова.
- Да что с каретой сделалось?
- Винты ослабли-с, да на правом колесе шина надтреснула.
- Это все оттого, что ты ездишь неосторожно. Вчера резкие толчки давал. Мчится себе, дурак, по гладкой ли, по - дурной ли дороге - все равно.
- Помилуйте, сударыня, экипаж-то ведь стар уж больно.
- Сам ты стар да глуп, как я посмотрю.
- Да уж не молоденький-с, - отвечал кучер лаконически, погладив свою полуседую бороду.
- Ступай, да скорей отвези карету к кузнецу.
- Слушаю-с.
- Какая неприятность, Анфиса! Ведь раньше вечера не уедем. Я хотела сейчас же после обдени и ехать.
После обедни, за которой были и Душины, мы всей компанией возвращались из церкви в гостиницу. Ясное утро дышало всеми ароматами трав, берез и тополей; Павел Иванович шел рядом с Танечкой и о чем-то тихо разговаривал; на лице его по временам вспыхивал легкий румянец; утренний ветерок раздувал его шелковистые волосы; чистый тонкий профиль рисовался на белом фоне каменной стены монастыря, возле которой мы проходили. В эту минуту он показался мне похожим на один из тех задумчивых образов, которые так умел рисовать Шиллер. Какой резкий контраст составляло с ним живое, страстное, смуглое
