Мельница-ветрянка Обухова стояла на бугре недалеко от усадьбы, и в ветреный день всегда было много помола, да ещё приезжали помольщики из деревни Галишевой. Возле мельницы были коновязи, большой сарай на случай, если пойдёт дождь – чтобы не намочить зерно и смолотую муку, стояла и изба-караулка, где зимой топили печку и заходили погреться мужики-помольщики, которые ждали своей очереди молоть.
Если был хороший ветер, Северьян сутками жил на мельнице. Для хозяйства Обухов нанимал работников, распахал заимку, сеял много хлеба. На заимке были большие мучные амбары: постепенно Обухов стал прикупать зерно и торговать с заводами мукой.
Со временем Обухов в торговых делах мог стать вровень с Елпановым; Северьян уже начал оказывать свой капитал.
Но в прошлом году вышла заминка. В Прядеиной появился бродяга – мужик лет шестидесяти с чёрной с проседью бородой. Он был в лаптях и крестьянском армяке, с крепкой суковатой палкой и котомкой за плечами. Вид бродяга имел приметный: от левого глаза наискось через всю щеку тянулся глубокий шрам. Бродяга пришел со стороны Галишевой.
…Мельница Обухова работала вовсю. У ветряка стояло много подвод. Мужики, у которых очередь молоть была еще далеко, распрягали лошадей и пускали пастись или, оставив их в оглоблях, бросали охапку клевера, а сами, закрыв картузом от мух лицо, дремали на телегах, положив головы на мешки с зерном.
Четверо на завалинке караулки резались в подкидного дурака. Прохожий остановился у крайней избы, снял с плеч котомку и, утирая рукавом пот со лба, подозвал игравших за оградой ребятишек. Те смотрели на незнакомого человека во все глаза. Он попросил пить, и белоголовая девчонка лет шести принесла из избы полный ковш воды. Прохожий долго и жадно пил, потом спросил у ребятишек:
– Где у вас тут живёт Обухов Северьян?
Ребята указали на усадьбу возле мельницы, а один словоохотливый малец объяснил:
– Дяди Северьяна теперь нет дома! Эвон мельница машет крыльями, значит – он там.
Прохожий направился прямо к мельнице.
Один из игравших в подкидного позвал:
– Северьян Васильич, тут тебя спрашивают!
Обухов вышел из мельницы, вытирая руки о фартук.
– Здравствуйте, Северьян Васильевич! Давненько мы с вами не видались…
Прохожий поклонился. Выпрямившись, он с улыбкой продолжал:
– Не признаёте меня? Ну, можно и напомнить, кто я таков!
Обухов изменился в лице. Охрипшим голосом он пробормотал:
– Здравствуйте! Узнал, узнал я вас… Cейчас вот только закрою мельницу, и пойдём ко мне домой…
Северьян повернулся к помольщикам:
– Ребята! Поезжайте по домам, молоть сегодня больше не буду: видите – ко мне человек пришел…
– А когда же домалывать? – загомонили мужики.
– Завтра, завтра… а теперь езжайте!
Помольщики, поругиваясь, нехотя принялись запрягать, а Обухов с прохожим бродягой быстро пошел к своей усадьбе.
– Мужики, что за человек пришел к Обухову-то? – спросил молодой помольщик. Он досадовал: его очередь была бы первой, кабы не неожиданный поворот дела.
– А бес его знает, по виду-то он как из тюрьмы беглый: шрам-то на лице – прямо шрамище!
– Видать, не крестьянин и не мастеровой, и на работного человека с заводов не смахивает…
– Что и говорить, скрытный он человек, Обухов…
– Ты, кум, в соседях у него живёшь, поглядывай за его домом-то… Видно, неспроста лешак принес этого бродягу!
Первые дни сосед ничего подозрительного не заметил. Потом не выдержал и как-то поздно вечером, крадучись, перелез через заплот в северьянов двор. Постоял, послушал – в доме стояла тишина. Тихонько вошел в сени и только взялся за скобу двери, как услышал недовольный голос Обухова:
– Кого там несет на ночь глядя?
Сосед от неожиданности так растерялся, что наобум ляпнул:
– Насчёт помола я зашел… Как, завтра молоть будете али нет?
– Совсем ополоумел, что ли?! И ночью уж покоя нет! За помолом на мельницу ходят, а не по дворам через заплоты сигают!
Северьян с женой сидели у стола с неубранной после ужина посудой. Бродяги в избе не было – оказалось, он спал на лавке в сенях, подложив под голову свою котомку, а сосед его в полутьме не заметил. Никогда еще сосед не видел обычно молчаливого Северьяна таким рассерженным! Пристыженный, кляня в душе сам себя, он направился домой.
…В кабаке Агапихи в тот вечер народу было мало: вечер будний, да к тому же ещё не кончилась страда. Сидели только трое отпетых пьяниц, завсегдатаев агапихиного заведения. Первый из них – Федор Кузнецов. Брат его Никон, вернувшийся с царевой службы на пепелище отцовского дома и хозяйства, сразу запил горькую, спервоначалу пропив военный мундир и шинель. Теперь Никон ходил по деревням, нанимался в страду на подённую работу, и если у него заводился хоть пятак – тотчас шёл в агапихино заведение и звал с собой Федора.
Теперешняя баба Федора пила не меньше мужа, пьяная дралась и сквернословила, и Федор откровенно ее побаивался. Избушка их стояла в стороне от других домов, кругом поросла травой, крапивой и лопухами; пристроя никакого не было, надворных построек тоже, скотины или какой-нибудь птицы не водилось и в помине. И сам Федор, и его бабёшка были в строке*.
Федоровы дети, которые подожгли когда-то дом, давно уже с родителями не жили, из куска хлеба подрабатывая подпасками или борноволоками**.
Третий забулдыга – дедко Плюхин – когда-то был главой большого семейства.
Вся троица сидела за столом и пила кумышку, когда двери распахнулись и на пороге появился северьянов гость-бродяга. Армяк его стал грязнее грязного, прохудился, а местами и вовсе висел лохмотьями.
Бродяга вошел, повёл вокруг свирепым взглядом и направился к стойке. Достав из-за пазухи три рубля, подал Агапихе, хрипло буркнул: 'Вина и закуски! На все!' и пошел к столу. Штоф водки и закуска на столе появились мигом. Бродяга налил стакан, выпил одним духом и закусил огурцом и яичницей. После второго стакана бродяга будто только что заметил троих пьянчужек, на лицах которых прямо-таки написано было, до чего им хочется пропустить по стопке, да нет ни копейки.
– Ну што, мужики? Видали, каково пьёт и ест каторжанин? – зыркнул он глазами на выпивох. – Вали ко мне за стол – угощу, я богат нынче!
Федор, Никон и дедко Плюхин подсели к нему. Бродяга налил им по стопке, сам выпил третий стакан (штофа как и не бывало). Он опять достал из-за пазухи денег и снова потребовал вина.
– Ну, пить так пить, гулять так гулять! Северьян Васильевич богатый…
Бродяга опьянел, взгляд его стал совсем свирепым. Колотя кулаком по столу, он начал орать во всё горло:
– Я пятнадцать лет каторги за Северьяна отбыл! В Сибири замерзал, с голоду подыхал, молодость свою погубил. Не мне надо было долбить мёрзлую-то землю, а ему! Гад ползучий, ведь златые горы мне сулил, если всю вину на себя возьму, а за пятнадцать лет моих каторжанских хоть бы полушкой помог! Дом вон какой отгрохал, мельницу поставил, за помол, поди, три шкуры дерет…
Ну што вы о нём знаете, опойки кабацкие?! Да ничего! А это же первый грабитель по большим дорогам, грабитель и убивец!
Агапиха всё это слышала, но виду не подала. Когда был выпит второй штоф и съедена вся закуска, она выпроводила всех из кабака. Трое пьяниц довели вконец опьяневшего бродягу до северьяновой ограды, а сами, обнявшись, с песнями разбрелись по домам.
С тех пор бродяга куда-то пропал. Обухов два раза приходил выпытывать у Агапихи, какой такой разговор был о нем в кабаке. Но Агапиха живо смекнула, чем дело пахнет, и начисто отпёрлась: ничего,
