— Ну-ну… Попался, который кусался.
— Я никак не ожидал, что он расплатится монетами Птолемея, — проговорил Соклей. — Этот тип самоуверен, как истинный эгинец; он говорил на хорошем аттическом, поэтому я ожидал получить «сов». Да, он, скорее всего, человек Птолемея.
— Потому что расплачивается египетскими монетами? Очень даже может быть.
— Ну и поэтому тоже, но я подумал так еще и потому, что он ведет себя как богатый жмот. Так же держал себя и Птолемей, когда мы с ним торговались из-за тигровой шкуры.
— Богатый жмот. — Менедем некоторое время наслаждался таким парадоксом, потом кивнул, соглашаясь. — Хорошо звучит. Да, человек, который может получить все, что заблагорассудится, заплатить, сколько душа пожелает, — и, зная это, все-таки не хочет переплачивать.
На носу заскрипел кабестан — моряки поднимали якоря. Был ли Дионис, сын Гераклита, богатым жмотом или нет, но он знал о морских путешествиях достаточно, чтобы не путаться у команды под ногами.
Пот и оливковое масло блестели на нагих телах матросов. Соклей вытер лоб рукой, и она сразу стала влажной.
— Я тоже достану шляпу, — сказал он. — Не хочу, чтобы спеклись мозги.
Его двоюродный брат послюнявил палец и попробовал ветер — вернее, попробовал бы, если бы ветер был. Затем тяжело вздохнул.
— Я посажу на весла каждого борта всего по шесть гребцов, — сообщил Диоклей. — И буду менять вахты чаще обычного, не то кого-нибудь, как пить дать, хватит солнечный удар.
— Делай, как сочтешь нужным, — ответил келевсту Менедем.
Под команды, которые выкрикивали капитан и начальник гребцов, «Афродита» оставила маленькую гавань Суниона и двинулась на восток через Эгейское море к Косу, чтобы оттуда отправиться домой, на Родос.
Соклей продолжал смотреть на северо-запад — туда, где остались Афины; туда, где могло столько всего произойти. Он проклинал пирата, укравшего череп грифона, а заодно и всех остальных когда-либо живших на свете пиратов. Но что толку в проклятиях! Череп грифона пропал, и никогда больше Соклей не увидит ничего подобного; он не знал даже, увидит ли когда-нибудь что-либо подобное мир.
Вместо того чтобы попусту ругать пиратов, Менедем приготовился сражаться с ними, раздав команде оружие, так же как сделал по дороге к Аттике. При виде этих приготовлений пассажир «Афродиты» вынул из своего мешка меч гоплита и повесил его на пояс с видом человека, умеющего обращаться с оружием.
Царил мертвый штиль, и Эгейское море лежало гладкое, как отполированный металл, под свирепым, палящим солнцем.
Пот струился с тела Менедема, стоявшего на рулевых веслах; он жадно глотал разбавленное вино, чтобы удержать хоть немного влаги. Так же поступали и гребцы. На такой жаре они не способны были работать с полной отдачей, и Диоклей их за это не бранил: начальник гребцов знал, что люди и без того делают все, что могут.
На полпути между Сунионом и Кеосом «Афродита» прошла мимо остановившегося из-за штиля крутобокого судна. Моряки на бочкообразном паруснике, заметив галеру, тревожно закричали. Окажись «Афродита» пиратским судном, у них не было бы никаких шансов спастись. Потом моряки закричали снова, на этот раз с облегчением, увидев, что акатос не повернул в их сторону.
Далеко за полдень Менедем решил сделать остановку на Кеосе.
— Наполним водой кувшины и передохнем. Очень надеюсь, что завтра будет ветер, — сказал он Соклею. — Я знаю, мы прошли всего около сотни стадий, но…
К его облегчению, двоюродный брат не склонен был спорить.
— Мы все равно не добрались бы до Китноса к закату, и нам нужна пресная вода.
— Верно, — кивнул Менедем. — И вода на Кеосе лучше, чем та гадость, что пьют на Китносе.
Кеос и вправду выглядел более зеленым и гостеприимным, чего его южный сосед, хотя жестокое солнце опалило и этот остров тоже. Когда «Афродита» вошла в гавань Корессии, одного из четырех полисов маленького острова, Соклей заметил:
— Здесь в старину людей заставляли пить цикуту, когда им исполнялось шестьдесят, чтобы не кормить лишние рты.
Менедем щелкнул пальцами.
— Я знал, что это было на одном из кикладских островов, но даже персидский палач не заставил бы меня вспомнить, на каком именно.
— Я помню всякие бесполезные вещи, ты же знаешь. А еще с этого острова вышел поэт Симонид.
— «Путник, весть отнеси всем гражданам воинской Спарты: Их исполняя приказ, здесь мы в могилу легли», — процитировал Менедем эпитафию павшим в битве при Фермопилах.
— Он написал и много других стихов, — заметил Соклей.
— Знаю, но всем приходит на ум именно этот, — ответил Менедем. — Я, разумеется, не имею в виду тебя, мой дорогой. Ты ведь у нас вспоминаешь всякие диковинные вещи, не успеешь уронить шляпу.
Соклей снял с головы шляпу, и Менедем подумал, уж не собирается ли он ее уронить, но Соклей только обмахнулся ею и снова надел. Приподняв бровь, он рассматривал Менедема, как рассматривал череп грифона, — анализируя, классифицируя, находя для него место в более обширной системе вещей. Менедем не знал, понравится ли ему место, которое двоюродный брат для него приготовил. Конечно, он займет в квалификации Соклея место выше грифона, но вот намного ли выше?
Не успел Соклей дать на это ответ — наверное, куда более подробный, чем хотелось бы Менедему, — как на корму явился Дионис.
— Учитывая, сколько я вам плачу, я надеялся добраться до Коса в первый же день, а не приближаться к нему жалкими маленькими рывками, — сказал щеголь.
— Я и сам на такое надеялся, — ответил Менедем, — но ветра нет, и я не собираюсь гробить людей. Может, завтра дела пойдут веселее.
— Лучше бы так оно и было, — мрачно проговорил Дионис.
Растянув губы в еще более холодной и неприятной улыбке, чем та, которой он только что одарил Менедема, Соклей сказал:
— Что ж, несравненнейший, если наша скорость тебе не подходит, я верну тебе деньги, которые ты заплатил, и можешь найти здесь другое судно, отправляющееся на восток.
Дионис налился темно-багровой краской, и вовсе не из-за жары. В гавани Корессии, в которую впадала река Элике, не было других судов, кроме «Афродиты», — лишь маленькие рыбацкие лодки, никогда не уходившие далеко от острова.
Сколько времени путешественнику пришлось бы прождать другое судно, направляющееся на Кос? Менедем понятия не имел, и Дионис тоже.
С двойным всплеском якоря акатоса упали в воду. Моряки погрузили в лодку кувшины и погребли к берегу, чтобы наполнить их пресной водой из реки Элике.
— Может, сходим на рыночную площадь с благовониями и шелком? — предложил Менедем. — Посмотрим, не сумеем ли тут что-нибудь продать?
— Здесь? — Взгляд Соклея был очень красноречив. — Не думаю, что с тех пор, как здешние жители послали пару судов, чтобы сражаться с персами при Саламине, они совершили еще хоть один поступок.
Менедем засмеялся.
— Ты, вероятно, прав. И все равно они должны желать, чтобы их женщины хорошо пахли и выглядели красивыми.
— Полагаю, да, — признал Соклей. — Но вот могут ли они заплатить за это?
— Тут уж никогда не угадаешь наперед, — в свою очередь признал Менедем. — Но, думаю, стоит выяснить.
Почти никто в Корессии не обратил особого внимания на двух родосцев, шагавших к агоре.
