«Вот если бы Менедем замечал подобное и за собой… — подумал Соклей. И засмеялся — Желай луну с неба! Мечтать не вредно».
— Гавань битком набита, — заметил Диоклей. — Судов больше, чем оливок в кувшине.
— Возможно, это и есть ответ на наш вопрос, — сказал Соклей. — Если флот Птолемея вернулся, Галикарнас, вероятно, все еще принадлежит Антигону.
— Плохо, — проговорил Менедем. А потом вдруг снял правую руку с рулевого весла и, показав куда-то, возвысил голос до крика: — Вон местечко, куда можно втиснуться! Гребите, ублюдки, пока его кто-нибудь не перехватил!
— Риппапай! Риппапай! — выкрикнул начальник гребцов, задавая ритм.
Торговая галера скользнула на место у пристани.
— Греби назад! — скомандовал Диоклей, а потом, когда судно почти остановилось: — Стой!
Люди сложили весла.
Портовые рабочие поймали брошенные с «Афродиты» канаты и крепко пришвартовали судно к пристани; Дионис, сын Гераклита, с кожаным дорожным мешком на плече тут же поспешил на ют.
— Спустите трап, — рявкнул он Менедему. — Я должен быть уже в пути!
Менедем вскинул голову и сверху вниз глянул на пассажира.
— Поговори еще с капитаном в таком тоне, находясь на борту его судна, — и полетишь в воду. И тогда, клянусь Зевсом, тебе уже не придется беспокоиться насчет трапа.
— И ты никуда не пойдешь, пока не заплатишь нам остальные двадцать пять драхм, — добавил Соклей.
Кипя от возмущения, щеголь отдал ему вторую часть платы за проезд — снова в легких драхмах Птолемея. Но даже после этого Менедем неплохо поразвлекался, как можно медленней спуская трап. Когда наконец все было готово, Дионис рванул на пирс и со всех ног устремился в город.
— Что это он так спешит? — спросил кто-то из портового люда.
Соклей пожал плечами.
— Кто его знает? Некоторые просто рады побыстрей убраться с корабля.
Портовый рабочий засмеялся.
— Как продвигается осада Галикарнаса? — в свою очередь поинтересовался Соклей.
— О, так вы были здесь, когда она началась?
Соклей кивнул. Местный сплюнул в море.
— Армия Птолемея почти взяла город, когда явился Деметрий, сын Антигона, с армией, которую привел с востока — он там сражался с кем-то еще.
— С Селевком? — предположил Соклей.
— Наверное, — ответил местный. — Во всяком случае, Деметрий снял осаду и разместил в городе новый большой гарнизон, поэтому теперь нет смысла пытаться снова завоевать Галикарнас.
Менедем скорчил ужасную гримасу.
— Как плохо, — сказал он.
— Я тоже так считаю, — согласился житель Коса: Галикарнас был давним торговым конкурентом его родного полиса.
— Деметрий вернулся в Анатолию после сражения с Селевком, ты сказал? — переспросил Соклей, и рабочий кивнул. Соклей, по своему обыкновению, тут же задал еще один вопрос: — И ему удалось одержать победу на востоке?
— Ну, обо всех битвах я не знаю, но вряд ли он выиграл войну, — ответил местный.
«Деметрий победил здесь армию Птолемея, но не смог победить армию Селевка на востоке, — подумал Соклей. — Разве это не интересно?»
Птолемей позволил Селевку сбежать, чтобы тот мог досаждать Антигону в другом регионе. Судя по всему, Селевк сполна исполнил пожелание правителя Египта.
— А есть ли какие-нибудь другие новости, кроме Галикарнаса? — спросил Менедем.
— Тебе следовало бы появиться здесь полмесяца назад, — сказал портовый рабочий. — Ох и праздник закатил Птолемей, когда его любовница родила мальчика… — Он улыбнулся при одном только воспоминании об этом. — Я тогда выпил столько вина, что потом два дня болела голова.
— А как назвали ребенка? — заинтересовался Соклей: он хотел знать все детали.
— О, его назвали Птолемеем, как и отца, — ответил местный.
Соклей нахмурился.
— А разве у правителя Египта нет уже сына по имени Птолемей? От жены, я имею в виду, а не от любовницы.
— Думаю, ты прав, — сказал Менедем.
Рабочий пожал плечами.
— Ничего об этом не знаю. Но ведь Птолемей самый богатый человек в мире, так кто осмелится сказать ему, что он не может назвать двух своих сыновей одинаковым именем, если ему вдруг приспичило? Только не я, клянусь Зевсом.
— И не я, — согласился Соклей. — Но хотел бы я знать, как понравится его жене, что у любовницы мужа тоже есть маленький Птолемей?
— Ты слишком молод и пока не женат, верно, почтеннейший? — спросил рабочий, волосы которого уже поредели на макушке и поседели на висках. Не дожидаясь ответа, он продолжал: — Уверен, так и есть — тебе явно нет и тридцати. Но вот что я скажу: надоумила тебя женщина или ты сам догадался, но угадал ты правильно. Жена Птолемея будет вне себя от ярости, уж это точно.
— Конечно, ведь Эвридика в Александрии, а Береника здесь, с Птолемеем… Со взрослым Птолемеем, я имею в виду, — сказал Соклей.
— Рано или поздно он вернется домой и прихватит с собой любовницу… И их отродье. И сколько Птолемей проболтается вне дома, совершенно не важно. Уж поверь мне, его супруга, как бишь ее, найдет тогда что сказать, сколько бы времени ей ни пришлось ждать.
Рабочий говорил со смесью мрачной уверенности и злорадного предвкушения; Соклей гадал, уж не держит ли и его самого жена под каблуком. Хотя догадаться было нетрудно.
Потом Соклея осенила еще одна мысль:
— Ведь Эвридика — сестра Кассандра? Кассандр вряд ли потерпит, чтобы его сестру унижали.
— Может, это одна из причин для драки, — сказал Менедем.
— А разве у македонцев и без того мало причин? — спросил Соклей. — Не похоже, чтобы им нужны были новые.
— Они словно борцы в панкратии, которые сражаются до победного конца, — заявил портовый рабочий. — И не успокоятся, пока не останется один-единственный победитель.
Соклей невольно вспомнил Клеомеда с Астипалеи. Тот случайно убил своего врага во время поединка и был за это жестоко наказан. Но никому и в голову не приходило наказать ни одного македонского генерала, намеренно убившего родственника или наследника Александра Великого. В отличие от атлетов генералы достигали своих целей именно благодаря убийствам.
— Пусть меня склюют вороны! — сказал Менедем. — Теперь, когда мы высадили здесь Диониса, меня так и подмывает двинуться прямо на Родос, я здесь даже ночевать не хочу.
Диоклей укоризненно посмотрел на него.
— Вспомни, как надрывались люди на жаре, капитан, вспомни все те несчастные, заброшенные места, где мы останавливались во время путешествия по Эгейскому морю. Так неужели после всего этого гребцы не заслужили ночь веселья в настоящем полисе?
— Положим, ты прав. — Менедем криво улыбнулся. — Положим, я и сам заслужил ночь веселья в настоящем полисе.
— Это было бы справедливо, — сказал начальник гребцов. — За исключением одного раза на Эгине, в этом году, шкипер, ты вел себя слишком уж примерно.
— Тут только что речь шла о панкратистах, — откликнулся Менедем. — Я и не знал, что кто-то ведет счет моим схваткам.
Соклей и Диоклей серьезно кивнули.
Менедем скорчил им рожу.
