Келевст рассмеялся.
— Что ж, мой дорогой, — проговорил Соклей. — Даже если ты и впрямь этим вечером отправишься пить и блудить, я рад, что ты все-таки выразил желание вернуться домой. Когда прошлой весной мы отправлялись в путь, тебя, казалось, не заботило, увидишь ли ты еще когда-нибудь Родос или нет.
Лицо Менедема застыло — и на нем появилось выражение сродни ненависти. Испуганный Соклей невольно сделал шаг назад.
Но спустя мгновение мрачное лицо его двоюродного брата смягчилось… слегка.
— Я почти об этом забыл, а тут ты вылез с напоминаниями. — Менедем со вздохом пожал плечами. — Вряд ли я могу тебя в этом винить. Я бы все равно вспомнил, как только мы вошли бы в Великую гавань.
— Вспомнил бы что?
Соклей знал, что Менедема что-то беспокоит, но понятия не имел — что именно. И он до сих пор этого не выяснил: весь мореходный сезон двоюродный брат вел себя очень скрытно, что было вовсе не в его характере.
И сейчас Менедем тоже не собирался откровенничать.
— Мне жаль тебя огорчать, о несравненнейший, — с улыбкой заявил он Соклею, — но есть кое-что, чего ты никогда не узнаешь, как бы усердно ни старался выяснить.
— Вот как, не узнаю?
Соклей хотел было отпустить шуточку насчет того, что собирается заняться расследованием, но вспомнил о взгляде, который только что бросил на него двоюродный брат, и придержал язык. Какие бы причины ни заставляли Менедема держаться подальше от Родоса, он относился к этим причинам серьезно.
— Голову даю на отсечение, что не узнаешь, — твердо сказал Менедем.
Может, он ожидал, что Соклей начнет над ним шутить, и явно обрадовался, когда тот промолчал, потому что снова обрел былую непринужденность.
— Почему бы тебе тоже не пойти нынче вечером в город выпить и перепихнуться? — предложил двоюродному брату Менедем. — Веселье пошло бы тебе на пользу.
— Мне? — покачал головой Соклей. — Шляться назавтра весь день с тяжелой головой — у меня другое представление о веселье.
Он поднял руку, прежде чем Менедем успел еще что-нибудь сказать.
— О, время от времени — пожалуйста, на симпосии, скажем. Но напиваться в таверне — это не для меня.
— Ну так не напивайся в таверне, а завали в бордель. — Менедем снова улыбнулся — или то была не улыбка, а злобный оскал? Так или иначе, к нему, похоже, вернулось чувство юмора. — А помнишь, как в прошлом году в Трасе ты развлекался с той высоченной девицей — у нее еще волосы были как новая медь? И ты еще осмеливаешься заявлять, что у тебя другое представление о веселье!
— Время от времени я не прочь, — признал Соклей, — но не сегодня вечером.
— Люди вроде тебя вечно портят удовольствие другим.
— Вовсе нет, — сердито сказал Соклей. — Ничего подобного, клянусь Зевсом! Ты и без меня можешь заняться чем пожелаешь. Разве я ною?
— А разве нет?
Поскольку Менедем был прав, по крайней мере отчасти, Соклей попробовал сменить тактику:
— Я разве запрещаю тебе напиваться этой ночью? Запрещаю идти нынче ночью в бордель?
— Пока не запрещаешь, — ответил Менедем. — За что я тебе очень признателен.
— Комедиант, — проворчал Соклей.
Его двоюродный брат поклонился, словно услышал комплимент.
— Спасибо тебе большое.
Этим вечером большинство моряков, в том числе и Менедем, отправились кутить на Кос.
— Во всяком случае, постарайся не пропить все наши накопления, — попросил Соклей, когда Менедем зашагал по трапу.
— Ты говоришь как педагог, который в детстве отводил меня каждый день в школу, — ответил Менедем. — Разве что у тебя нет прута.
Соклей провел вечер на борту. Он поел хлеба, оливок, сыра и рыбы, которую купил у маленького мальчика, поймавшего ее с пирса, и запил ужин вином.
«Если бы я захотел напиться, я вполне мог бы напиться и тут», — подумал он.
А если бы он пожелал женщину… Соклей покачал головой. Ему не хотелось бы заниматься этим на борту судна, хоть оно и называлось «Афродита».
Спал он плохо. Пьяные моряки то и дело, шатаясь, возвращались на акатос. В один прекрасный миг, надо полагать, явился и Менедем, хотя Соклей этого и не помнил. Рассвет уже окрасил восточный горизонт, когда его внезапно разбудила пьяная песня и он обнаружил, что Менедем похрапывает рядом с ним на досках юта.
От удивления Соклей проснулся окончательно и невольно разбудил двоюродного брата, который вовсе не почувствовал себя от этого счастливым.
— Если я прыгну в море, как думаешь, я превращусь в дельфина? — спросил Менедем. — У дельфинов наверняка не бывает похмелья.
— Судя по твоим глазам, я бы сказал, что ты скорей превратишься в медузу, — ответил Соклей. — Ну что, стоило ли вчерашнее веселье сегодняшней головной боли?
— Судя по тому, что я помню, — стоило, — ответил Менедем — на такой вывод Соклей не рассчитывал.
Менедем вгляделся из-под полуопущенных век в двух хорошо одетых мужчин, шагающих по пристани к «Афродите».
— Чего им надо? Вели им уйти, Соклей. Не хочу иметь с ними никаких дел так рано утром.
— Может, это пассажиры, — ответил Соклей.
— Все равно скажи им, чтобы убирались.
Соклей не собирался ничего подобного говорить, но это в любом случае оказалось не важным.
— Менедем, сын Филодема, и Соклей, сын Лисистрата? — осведомился один из мужчин. — Прошу вас немедленно отправиться с нами.
То была неслыханная наглость.
— Это еще почему? — поинтересовался Соклей.
— Да потому, что так приказал Птолемей, властитель Египта. Он считает, что вы пойдете миром. Если же нет, мы примем соответствующие меры.
— Что Птолемею от нас нужно? — удивленно спросил Соклей.
— Это он вам скажет, не я, — ответил незнакомец. — Так вы идете?
Соклей кивнул. Мгновение спустя кивнул и Менедем и пробежал пальцами по волосам, пытаясь хоть немного привести их в порядок.
— Я готов, — сказал он, хотя весь вид капитана «Афродиты» свидетельствовал об обратном.
Судя по всему, прогулка через весь город отнюдь не улучшила настроение Менедема. Один раз он остановился, чтобы задрать подол и помочиться у стены. Вонь города — навоза, немытых тел, сыромятен и тому подобного — была куда отвратительней запаха бриза в гавани.
Чем выше поднималось солнце, тем сильнее щурился Менедем, а когда родосец предстал наконец перед Птолемеем, он отвесил ему всего лишь легкий поклон, пробормотав:
— У меня голова вот-вот отвалится.
— Ты должен был думать об этом прошлой ночью, — сказал Соклей краешком рта.
Менедем кинул на него ужасный взгляд.
— Я слышал, что вы — воры, — без предисловий заявил Птолемей.
— Что ты, почтеннейший, — ответил Соклей.
Менедем ничего не ответил, но осторожно наклонил голову, чтобы показать, что согласен с
