Мужчины в такую жару сидели в винных лавочках или лежали, распластавшись, как ящерицы, в любой тени, которую только могли отыскать. Двоюродные братья увидели и пару громко храпевших пьяных, рядом с которыми стояли пустые винные чаши. Соклей приподнял бровь, Менедем только пожал плечами.
На рыночной площади почти не было народу. Кто-то торговал вразнос луком, одна женщина разложила на продажу яйца и сыры, но вот покупателей заметно не было. И казалось, продавцы и не ждали их — они всего лишь делали вид, что торгуют. Менедем видел такое и раньше, и это всегда вызывало у него пренебрежительную усмешку.
— Давай покажем этим людям, что не все спят день напролет, — предложил он Соклею.
Тот зевнул.
— Прости, почтеннейший. Ты что-то сказал?
Менедем фыркнул и начал кричать — все громче, пока его голос не разнесся по всей агоре:
— Благовония с Родоса! Прекрасный косский шелк! Кто хочет купить? Мы не пробудем здесь долго, поэтому лучше поспешите! Кто хочет купить?
Парень, торговавший луком, и крестьянка уставились на приезжих. Соклей присоединился к Менедему, однако родосцам оставалось лишь гадать: а волнует ли вообще это кого-нибудь, кроме двух голубей, склевывавших что-то с земли. Может, Корессия была не сонным городком, а мертвым?
Но наконец на агоре появился человек средних лет, который двигался ленивым шагом.
— 'дравствуйте, — сказал он, опуская звонкие согласные, как делали все говорившие на ионическом диалекте. — Что 'ы привезли на продажу?
«Ничего себе! Двери и черепицу. Разве ты не слышал, как я расхваливал их?» — подумал Менедем.
Но Соклей уже демонстрировал штуку тонкого шелка, и Менедем нехотя объяснил покупателю, что они с двоюродным братом продают также благовония.
— Сколько 'а это? — Местный разинул рот, как будто никогда не слышал вообще ни о каких товарах. — Сколько ты 'а них хочешь?
Менедем назвал цену, добавив:
— В афинских драхмах, конечно.
Кеос входил в Островную лигу, но имел более тесные связи с соседней Аттикой.
— Хорошо, — сказал местный. — 'айте мне пару кувшинчиков 'лаговоний и, может, еще 'ве-три штуки шелка. Похоже, это будет очень неплохая сделка.
— У тебя… есть деньги? — Менедем тщетно попытался скрыть удивление.
— Сейчас 'ернусь, — ответил покупатель. — Никуда отсюда не уходите.
И он ушел — не быстрее, чем явился на площадь, а вернувшись, принялся доставать афинских «сов» и передавать их Соклею.
— 'от, должно быть, и 'се, — сказал он, закончив.
— И вправду все, — отозвался торговец.
Может, местный и не расслышал удивления в голосе Соклея, зато Менедем его расслышал. Но, повинуясь жесту двоюродного брата, отдал покупателю благовония и шелк.
— 'лагодарю любезно, — сказал тот. — У 'ас есть еще что-нибудь?
— Ну… — Менедем поколебался.
— Ладно тебе. Давай выкладывай! Я не смогу у тебя ничего купить, если ты не скажешь, что продаешь, — заявил местный. — Но если уж я чего покупаю, то покупаю. У меня есть деньги. Вы же видели, что есть.
— Да, видели, — ответил Менедем. — Хорошо, о благороднейший: у меня есть еще один- единственный изумруд из Египта.
— 'а, такое попадается не каждый 'ень! — Местный протянул руку. — 'ай посмотреть.
Менедем нехотя вынул камень, почти ожидая, что местный схватит его и убежит. Но тот не убежал, а поднес камень к свету, пробормотав:
— Ну разве не красота?
Потом протянул его обратно Менедему и спросил:
— Сколько?
Не моргнув глазом, торговец ответил:
— Десять мин.
Местный вернул изумруд и проговорил с мягким протестом:
— Это очень много серебра, 'руг.
Но вместо того чтобы развернуться на пятках и уйти, продолжил:
— Я 'ам тебе шесть.
Менедему захотелось завопить от радости. У стоявшего рядом с ним Соклея перехватило дыхание, но вряд ли местный это заметил.
Менедем покачал головой.
— Прости, но я не могу продать камень себе в убыток. Деньги, о которых шла речь, были бы чистой прибылью, но местный этого не знал.
— Что ж, тогда шесть мин 'вадцать драхм, — сказал он.
После непродолжительного торга они сошлись на восьми минах пятнадцати драхмах — это было даже больше, чем заплатил Никодром на Эгине.
«Чем больше я запрашиваю за изумруды, тем больше, похоже, получаю», — ошеломленно подумал Менедем, ругая себя за то, что позволил остальным камням уйти по такой низкой цене.
— Скоро увидимся. — И житель Корессии не спеша зашагал прочь.
Менедему очень не хотелось упускать его из виду. Вернется ли он? По лицу Менедема стекал пот — и отнюдь не только из-за жаркой погоды.
Местный вернулся, теперь уже с кожаным мешочком большего размера, и протянул его Соклею.
— Пересчитай, 'руг. Если там одной или 'вух не хватает, я 'обавлю.
И Соклей пересчитал.
— Вообще-то, почтеннейший, тут на одну драхму больше, — сказал он, возвращая местному «сову».
— 'лагодарю. — Человек отправил монету в рот: она была такой большой, что у него слегка оттопырилась щека. — Приятно иметь 'ело с честными людьми.
«Он добавил лишнюю монету нарочно, чтобы посмотреть, как мы поступим», — понял Менедем, протягивая покупателю изумруд.
Этот парень, может, и был лентяем и говорил как деревенщина, но дураком он точно не был. Никодром пытался играть в ту же самую игру, но лишь после того, как его самого поймали на жульничестве. Другое дело этот человек… Нет, он был все-таки симпатичнее скряги-жреца.
— Нам очень приятно, что тебе понравились наши товары, — заметил Соклей.
— Можно сказать и так. — Кеосец кивнул. — 'а, можно сказать и так. Радуйтесь, оба.
И он без лишней спешки зашагал прочь с рыночной площади.
«А я даже не спросил, как его зовут», — подумал Менедем и окликнул парня, продававшего лук:
— Эй, друг, кто этот человек, с которым мы только что торговались?
Продавец распахнул глаза.
— Ты не знаешь Каллимеда, сына Каллиаса?
Судя по его тону, все на Кеосе знали этого человека.
Так и есть!
— У него огромные поля пшеницы и больше оливковых деревьев, чем у всех остальных на острове, — продолжал торговец луком. — Может, даже больше, чем у всех остальных, вместе взятых… О, Каллимед — настоящий богач!
— Неудивительно, что он смог купить наши товары, — пробормотал Соклей.
— Вовсе не удивительно, — шепнул в ответ Менедем и спросил парня с корзиной лука: — А скажи, он покупал все эти изысканные вещи для жены или для любимой гетеры?
— Каллимед? — Продавец лука снова пораженно уставился на Менедема. — Ты, должно быть, совсем
