Кассирша его узнала.
— Решил еще раз сходить на представление? — доброжелательно спросила она. — Понравилось?
— Да, очень понравилось.
Зажав в руке билет, Орешкин побежал на контроль. До начала оставалось несколько минут. И снова все повторилось.
Скакали по кругу кони, смешили зрителей клоуны, летали воздушные гимнасты, жонглировали гирями атлеты, тройным узлом завязывался человек-«змея»…
— Девочка со скрипкой! — торжественно объявил шпрехшталмейстер.
На манеж выбежала девочка лет семи в розовом трико. Но теперь-то Ромка знал, что никакая это не девочка, а лилипутка Роза.
Зрители затаив дыхание смотрели, как акробатка шла под куполом цирка по туго натянутой проволоке. А Орешкин мысленно представлял, как она идет по карнизу десятого этажа и в руке у нее футляр от скрипки, в котором лежит автомат Калашникова.
Когда представление окончилось, Ромка поспешил к служебному входу. Минут через двадцать появилась лилипутка Роза. В руке она держала футляр от скрипки.
Быстрым шагом Штучкина пошла к Невскому проспекту. Орешкин двинулся следом.
… А в это же самое время, на Тверской улице, в «уазике» сидели Димка и Саша Чайников.
— Ничего не понимаю, — говорил практикант, вертя ручку настройки. В динамике была мертвая тишина.
— Может, приемник сломался? — предположил Димка.
— Лампочка-то горит.
— Тогда почему не слышно?
Чайников пожал плечами, продолжая вертеть ручку.
— Вот блин горелый! — Молодцов с досадой ударил по приемнику кулаком.
— Сломаешь, — испугался практикант.
— Да и черт с ним!
— Тебе-то «черт», а мне Григорий Евграфыч пару влепит за невыполненное задание.
— Подумаешь, пара, — сказал Димка. — У меня этих пар знаешь сколько за семь лет было? До фига и больше.
— Тихо! — встрепенулся Чайников. — Кажется, заработал.
— … в конец Тверской, — послышался женский голос. — И там сразу увидите Смольный собор…
— Какая хорошая слышимость, — радостно сказал практикант. — Можно даже звук убавить. — Он покрутил ручку. Звук почему-то не убавился.
— … А вы не знаете, собор сегодня открыт? — спросил другой женский голос.
— Открыт.
— Голоса почему-то двоятся, — с недоумением произнес Чайников. Димка приложил палец к губам:
— Тсс…
— Да нас в квартире не слышно.
— Они у машины, — прошептал Молодцов.
— У какой машины?
— Тихо ты. У нашей.
В самом деле, рядом с «уазиком» стояла Лариса Хорькова и еще какая-то женщина.
— Идите прямо и никуда не сворачивайте, — объясняла Хорькова.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Женщины разошлись. Та, что спрашивала, пошла в сторону Смольного собора, а Хорькова направилась к своему «Мерседесу».
— Ничего не понимаю, — сказал Чайников. А Димка уже все понял:
— Шура, ты «жучок» где поставил?
— В прихожей.
— А конкретнее?
— На вешалке шляпка висела, я в нее спрятал.
— А Хорькова в этой шляпке на улицу вышла.
— И чего нам теперь делать? — растерянно спросил практикант.
— Езжай за ней. Не здесь же торчать.
«Мерседес» покатил по направлению к Неве.
Следом за ним покатил «уазик».
… А в это же самое время (точнее — немного: пораньше) Григорий Молодцов чуть было не отправился на тот свет. Крючковатые пальцы с силой сжимали его горло. Перед глазами Суперопера поплыли оранжевые круги.
Собрав в кулак всю свою стальную волю; Молодцов врезал этим кулаком Карягину в челюсть. Карягин отлетел к стене. Несмотря на то что стена была обита толстым войлоком, он потерял сознание. Такой силы был молодцовский удар.
В палату вбежали главврач Сидоров и охранник Толик.
— Я же вас предупреждал! — закричал Сидоров.
— Все в порядке. — Суперопер помассировал шею. — Вы можете идти.
— Но, Григорий Евграфыч… — запротестовал главврач.
— Идите, идите. Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Сидоров с Толиком ушли. Молодцов подошел к Карягину и похлопал его по щекам.
— М-м-м, — замычал Карягин, понемногу приходя в сознание.
— Вставай, приятель, — сказал Суперопер. — Хватит валяться.
Карягин встал.
— Мама! — так и ахнул он, взглянув на Молодцова. — Мамочка!..
— Какая я тебе «мамочка»?
Карягин разразился идиотским смехом:
— Помнишь, мама, ты меня из роддома несла. И пить захотела. Наклонилась над колодцем, а я у тебя из подола выпал. Прямо в колодец.
Суперопер усмехнулся:
— Лучше расскажи, Аркаша, как ты гвозди жарил.
Карягин облизнулся:
— Я так люблю жареные гвозди. Это мое самое любимое лакомство. Жареные гвозди с молоком. С черным молоком. — Он вдруг взревел на всю палату: — Хочу черного молока!!! Дайте мне черного молока!!!
И в этот момент у Григория Молодцова сработала его знаменитая интуиция. «А чем черт не шутит, — подумал Суперопер. — Надо попробовать».
Он подошел вплотную к орущему во все горло Карягину и тихонько прошептал тому на ухо:
— Я от Кукарекина.
В палате мгновенно наступила тишина. Карягин кинул быстрый взгляд на зарешеченное окошко, проверяя — никто не подслушивает? И тоже прошептал:
— Что он просил передать?
Суперопер достал портсигар и неторопливо закурил папироску.
— Он просил передать тебе привет, Аркаша.
Карягин с силой ударил кулаком в войлочную стену.
— Вот черт! Так и знал, что этим все кончится! Говорил же ему: «Не доведет тебя до добра страсть к деньгам».
— Кому говорил?
— Да Кукарекину… Вы ведь Григорий Евграфыч Молодцов, не так ли?
— Совершенно верно.
