(он-то спать продолжал). Лёня взвизгнула:
— Ой, кто это? — и покраснела.
Молодой человек постепенно пунцовел, пока не стал цвета свежесваренного борща.
— И в самом деле, кто это? — спросил он. — И что ты здесь делаешь? И где мой сын?
— Это еще неизвестно, чей это сын! — заверещала тетка. — Очень я сомневаюсь, что это твой сын! Это неизвестно чей ублюдок!
— Да как вы смеете! — завопила Лёня. — Да как у вас язык поворачивается!
— Ну, тварь наглая! Вы только посмотрите, она еще смеет!.. Да ты!..
Тут пошел монолог совершенно непечатный (а Ворон еще удивлялся, откуда мальчик набрался нехороших слов!), и тетка вцепилась Лёне в волосы. Лёня, визжа, попыталась ее отпихнуть, но ей мешал Ратибор – по-прежнему спящий. И связанный к тому же.
Молодой человек – как мы (да и вы, наверное) уже догадались, муж нашей Лёни, – попытался женщин разнять.
В результате они все: и этот парень, и его мама, и Лёня, и даже Ратибор рухнули на пол. Получилась такая небольшая, но очень активная куча мала, причем Ратибор рухнул сверху. И продолжал спать. Крепок гипноз оказался!
Вы спросите, а что мы все делали в это время?
А ничего – ну что мы могли сделать?
Ворону, чтобы загипнотизировать кого-нибудь из них (и только одного в отдельно взятый промежуток времени) нужно было встретиться с этим человеком взглядом, а я, честно говоря, истощил свой наличный запас магионов. Поэтому мы только стояли и наблюдали, то есть это мы с Домовушкой стояли – в коридоре, спрятавшись за дверью, а Ворон азартно подпрыгивал на спинке кресла.
Наконец он не выдержал:
— Эй, ты, маг-недоучка! — закричал он мне, — действуй давай! Что глазеешь? – Ворон, волнуясь, забывает о своем пристрастии говорить наукообразно.
— Не могу, магионов нема! — огрызнулся я.
— Потоками работай! Поля используй!
Это, я вам скажу, высшая математика магии – поля и потоки. Одно дело – прикопить у себя магионов и плести из них сетки, решетки и так далее. И совсем другое дело — ловить в воздухе независимые потоки и направлять их в нужном направлении. Или поля – одним полем я еще могу работать, экран выставить, к примеру. Но несколькими, да еще изгибать их – это только Лада умела, да и то с трудом. И со шпаргалкой.
О! Мудрая мысль явилась в мою голову – шпаргалка! Я вроде бы сегодня пытался выучить заклинание трансформирования, там как раз потоки используются; правда, я не очень хорошо помнил, что там куда и как, ну да была ни была, авось пронесет; я мяукнул:
— Расступись, чтоб не задело! — и приступил.
Ух, как это было трудно!
Эти самые потоки свободных магионов вертелись, как червяки, и совершенно не желали направляться. Я их пытаюсь отправить по параболе, а они, гады, улетают по гиперболе. А когда я им, сволочам, задаю вектор, а они быстренько начинают колебаться синусоидами. И бантиками завязываться.
Семь потов с меня сошло, пока кое-как, с грехом пополам, я произвел операцию трансформации: от кучи малы остались два человеческих тела – одно спящее, другое визжащее (почему-то визг этот был на очень низких тонах, почти что в инфразвуковом диапазоне), и куча одежды.
Я еще успел порадоваться за Домовушку – он, бедняга, всегда переживает, как бы при трансформировании не получился кто-то слишком крупный или слишком хищный, вроде льва или зубра. А раз одежда не разорвалась, а просто упала, значит, трансформировались маленькие звери. Или птицы. Или насекомые.
Но тут куча одежды зашевелилась, и из нее выползла здоровенная змеюка. Из породы кобр – потому что у нее был капюшон, и она этот самый капюшон как раз раздувала. Я вообще-то раньше кобр только на картинках и видел – в книжке про Рики-Тики-Тави.
Уж и не знаю, откуда силы взялись – вот только что я, совершенно измочаленный и обессиленный, закончив головоломную операцию по трансформированию, рухнул, образно выражаясь, как пустой мешок. С уверенностью, что магией я смогу заниматься не раньше, чем через месяц, да и то после ежедневного усиленного и высококалорийного питания.
Однако при виде этой кобры я молниеносно отреагировал: подпрыгнул, в полете ухватил толстый поток магионов и захлестнул им змеюку за горло – над самым капюшоном. Змея закхекала, капюшон ее слегка съежился.
— Домовушка, неси что-нибудь! Банку какую-то, самую большую, какая есть! Да быстрее, долго я ее не удержу! — заорал я.
Визг в инфразвуковом диапазоне на мгновение прекратился, а потом снова зазвучал.
Домовушка, надо отдать ему должное, обернулся в полминуты. Вместо банки он прикатил бочонок – он в этом бочонке обычно огурчики солил.
Кое-как мы с Домовушкой и Вороном запихали извивающееся, мечущееся в разные стороны тело кобры в бочонок. Сверху осталась торчать голова – я боялся отпустить поток магионов.
— Крышку тащи! — скомандовал Ворон.
— Да откуда крышка? Крышки и нету вовсе, — отозвался растерянные Домовушка. — Я кружком деревянным накрываю, а сверху камушек прикладываю, для тягости…
— Значит, неси кружок. А сверху мы уложим что-нибудь очень тяжелое. Твой камушек – знаю я его – она моментально опрокинет.
— А не задохнется ли? — озабоченно спросил Домовушка. — Все ж таки живая тварь…
— Пока что ей воздуха хватит, а потом мы пробуравим отверстия в бочонке. Она слишком агрессивна.
— Да как же я после огурчики-то солить буду? — растерянно залопотал Домовушка. — Рассол-то вытечет весь!
— А мы тебе для огурчиков другую бочку купим, — сказал я. — Пластмассовую.
— Ишь, выдумали! Да разве ж в бочке из массы пластиковой огурцы засолишь? — возмутился Домовушка. — Дуб нужен – для крепости и аромату… — но за кружком побежал.
Сверху на кружок мы взгромоздили пишущую машинку – машинка была довольно тяжелая. Но на всякий случай мы эту машинку еще и примотали веревкой.
Домовушка вместе с кружком притащил еще и буравчик – проделать в бочке дырочку.
— …Никак, задохнется! Это ничего, а после смолой, а не то варом заделаю… А вы ей бочку из массы пластиковой потом достаньте, а эту я вымою, да и буду в ней огурчики солить – как же зимой – да без огурчиков?!
— Огурчики будем на базаре покупать! — огрызнулся я. Если честно, я был совсем обессилен, и плюхнулся на пол, рядом со спящим Ратибором. Впрочем, Ратибор ли это? Я пригляделся.
Судя по вторичным половым признакам, спала женщина. Я перевел взгляд выше. И встретил взгляд отчаянно распахнутых серых глаз. Глаза были полны слез. Инфразвуковой визг к тому времени прекратился, и сменился басовитым всхлипыванием.
— Ты кто? — спросил я. — Ты Лёнин муж?
— Нет, — прорыдал он. — Разуй глаза, Кот! Я – Лёня…
Я даже икнул от неожиданности.
Потом пригляделся – точно. Она. То есть теперь уже он. Богатырского, скажу я вам, телосложения: дамское белье, бывшее на Леонидии, пока она спала, превратилось теперь в лоскутки и лохмотья, едва ее (то есть его) наготу прикрывающие.
Да, что-то я тут напортачил!..
— А это тогда кто? — сунулся с вопросом Ворон. — Если ты – Леонидия, что, между прочим, требует доказательств, то кто эта спящая…
— …красавица? — квакнул Жаб, выбираясь из-под вороха одежды.
