Керри в отчаянии мотала головой.
– Керри, это временное явление, – повторила Ханна. – Но не надо забывать, что в глубине души Джон действительно страдает. Сегодня вам лучше не видеться. Но скоро, возможно даже к вечеру, он придет в себя. Вот тогда и постарайтесь убедить его, что ваши чувства неизменны.
– О, Господи, да что же я могу сделать? – слезы мешали Кэрри говорить. – Что еще, доктор? Мои чувства… Но я здесь с самого начала… Может, он не знал? Думал, что я не бывала у него?..
– Что вы, Керри, что вы. – Ханна сама растерялась и расстроилась, не зная, как помочь этой симпатичной несчастной женщине. – Просто вам стоит… как-то… откровеннее выражать свои чувства…
– Я даже… я не знаю, как… – всхлипнула Керри и вдруг зашлась в рыданиях.
Ханна обняла ее, чувствуя, что сама на грани срыва. Но сейчас ее долгом было успокоить Керри, привести ее в чувство. В этом нуждались и она, и Джон. Ханна повела женщину к лифту. Она не заметила стремительно прошедшего через вестибюль Хартфилда.
– Позвоните сюда вечером. В любое время. Сестры дадут вам самую полную информацию. А сейчас надо успокоиться. Не вздумайте садиться сразу за руль. Побудьте внизу, в кафетерии, выпейте кофе…
Заплаканная Керри кивала. Она немного успокоилась. В приемной находились и другие посетители – муж Джоан Тейт, мать Шона. Все они знали друг друга, знали врачей, сестер, санитарок, часто вели общий разговор, но сегодня никто не решился трогать Керри. Каждый понимал, что не всегда человеку нужно общество.
Ханна попрощалась с Керри. Лифт уехал. Не помешает и мне чашечка кофе, решила она, взглянув на часы. Времени и на парочку бисквитов хватит. Надо только умыться… Но стоя около умывальника, Ханна поняла, что не в состоянии выйти на люди и спокойно отправиться в кафетерий, не в состоянии думать о больных, говорить с их родственниками, смотреть результаты анализов, не в состоянии пить, есть, ходить… Она находилась в какой-то прострации. Почему эта встреча с Керри так вымотала ее? Ведь не первый раз люди плачут у нее на руках. Наверное, стресс, переутомление сказываются: перелет из Лондона, новая работа, новый коллектив, Джина, Стив, авиакатастрофа, бессонные ночи в клинике… и Хартфилд. Ханна поняла, что немедленно должна выйти из этих стен. Хотя бы ненадолго. Ей нужен глоток свежего воздуха.
– Вот ты где! – услышала она вдруг голос Идена.
Почему она не заметила, как он вошел? Ханна не успела вытереть руки, не говоря о том, чтобы одеться и выйти…
– Я… я собиралась спуститься в кафетерий, – пробормотала она. Голос почему-то дрожал. – Но передумала.
Иден стоял совсем близко, и это волновало Ханну больше, чем она хотела бы.
– Миссис Юбэнкс ушла? – спросил он.
– Да. Она здорово расстроилась.
– Я видел вас в вестибюле.
– Ты был у Джона? Говорил с ним? – поинтересовалась Ханна, хотя вовсе не хотела обсуждать это сейчас.
– Да. Уверил его, что физиологических трудностей не будет. Сказал, что большее беспокойство доставит чисто эмоциональное состояние. Предупредил, что прежнего психологического статуса достичь будет не так просто. Сообщил, что это нормально для человека, побывавшего в такой передряге, как он. А потом…
– Что же потом? – вяло бросила Ханна.
– Потом я показал ему его лицо.
– Что-о?!
– Ему необходимо было увидеть себя. Насколько я понял, он ожидал худшего. Он же цивилизованный, просвещенный человек. Сказал, что ему приходилось видеть однажды тяжелые ожоги у человека, сказал, что боялся обширного поражения, уродства. Но ведь он не так плох! Половина лица вообще не тронута. Короче, Нэнси принесла зеркало.
– Ну и?..
– Нормально. Даже пошутил, вспомнив, что Керри всегда восхищалась его профилем, который, как он выразился, цел на 99 процентов.
– Он не вспоминал о своем приступе ярости?
– Вскользь. Сказал, что хочет извиниться перед тобой и Нэнси за несдержанность, сожалел, что потерял контроль над собой. Интересовался, когда придет Керри, хотел звонить ей. Я не говорил ему, что утром он категорически отказался видеться с ней.
– Ясно, – со вздохом сказала Ханна.
– Ты что, устала?
– Да нет. Впрочем, устала немного.
Ей вдруг стало тесно, душно.
– Смотри, у тебя блузка влажная.
– Это Керри плакала, – через силу улыбнулась Ханна, только сейчас заметив темное сырое пятно на плече.
– Постой-ка. – Иден оторвал бумажное полотенце, приложил к плечу девушки. – Сразу не высохнет, конечно, но…
– Спасибо, не надо.
Ханна мягко, но настойчиво отстранила Хартфилда и потянулась к вешалке за халатом.
Его участие, его заботливые движения растревожили ее в один момент… Нельзя идти на поводу своих слабостей, думала Ханна, стараясь поглубже зарыться в себя. Но как ни странно, это только ухудшило ее состояние.
Иден так и стоял с мятым полотенцем в руках. Он смотрел на Ханну пристально, но во взгляде его была неуверенность. Это качество не свойственно ему, подумала Ханна; показалось, наверное, решила она и вдруг очутилась в теплых, сильных мужских объятиях. Мятая салфетка валялась на полу.
– Не надо так, Ханна, – молвил Иден, губами касаясь ее волос. – Я боюсь за тебя. Скажи, что случилось? Что? Ты вот-вот сорвешься…
– Нет-нет, ничего. Ерунда…
Что она могла сказать? Главное, чтобы он не уходил…
Хлынули слезы. Но не они были главной бедой, а всепоглощающее душевное изнеможение, которое лишало и физических сил. Если бы не Иден, Ханна, пожалуй, рухнула бы «в объятия» умывальника.
– Ну-ну, не надо, все будет хорошо, не надо, – шептал он ей на ухо, медленно поглаживая плечи и спину.
Спрятав лицо у него на груди, Ханна вдыхала слабый запах мужского одеколона, щекой ощущала легкое покалывание его волос, пахнущих шампунем. Она чувствовала упругую силу его рук, она впитывала его энергию… и возвращалась к жизни.
Теплые ладони приподняли ее лицо, и она встретила его поцелуй с облегчением и радостью. Мужественность и нежность, робость и настойчивость… Долгожданной сладостью наполнилось женское естество, когда на спине, на талии, на груди Ханна ощутила его руки. Легкие прикосновения пальцев будто зажигали на ее шелковистой коже тысячи огней.
Но это не могло продолжаться вечно. И не потому, что у них было лишь несколько свободных минут. И даже не потому, что в любой момент их уединение мог нарушить посторонний человек, открывший дверь. Текли минуты, расцветал поцелуй, а Ханна все еще находилась во власти своих иллюзий о случайности их отношений. Но руки и губы Хартфилда разрушали шаткую постройку, в которой она пыталась укрыться, уверяя себя, что рождена для медицины, что навек «обручен со своей работой» Иден.
Легко было говорить себе это, но как трудно было жить последние шесть недель… Сорвалась поездка за город, рухнул самолет в аэропорту, и начались тяжкие дни бесконечных дежурств, операций, совещаний, споров, страхов… Они с Иденом были рядом постоянно, они работали рядом, ели рядом, переживали рядом. Рядом – но не вместе. Все эти шесть недель они ни словом не обмолвились о Стиве, Джине или Салли. За эти шесть недель они успели спасти несколько человеческих жизней, но не успели подумать друг о
