— Ставлю, — замогильным голосом сказал он. — Сколько?
— Десять крейцеров — самая высокая ставка.
Герой наш вздохнул с облегчением, но все еще косясь боязливо на остальных — сколько они поставят? Ведь мало ли что в Трансильвании «крейцер» может значить. Они тут целый кувшин «кружкой» называют, простого дворянина — «превосходительством», а графа — «сударем»: поди разберись. Может, «крейцером» у них форинт считается?
Но опасения его были напрасны: в банке успокоительно поблескивали знакомые шестикрейцеровые монетки. Менюша даже благодарное чувство охватило к этим добрым старым трансильванским князьям, которые не очень-то щедро жаловали своих вассалов поместьями, — наоборот, чаще отбирали.
Фербли — зверь хищный, деньги и время пожирает жадно. Кукушка то и дело выскакивала из стенных часов — напомнить, что еще часом меньше осталось до выборов кандидата. Около полуночи вошел хозяин, гулким басом возглашая: — Стулья и столы, господа!
Игроки бросили карты, сгребли деньги (выиграл немножко и Катанги) и в пять минут перетащили все столы в другую комнату. Начался ужин. Статные, сероглазые трансильванские девушки, славящиеся своей красотой, вносили одно блюдо за другим.
Вся гордость и краса местной кухни была здесь — от голубцов и жареного поросенка, который даже на противне чинно держал печеное яблоко во рту, до сладких рожков и оладий на капустных листах. После некоторых особо аппетитных блюд вызывали повариху — дворянку госпожу Янош. Залившись румянцем, выходила она, словно знаменитая артистка на сцену, и, опрокинув подносимый благодарной публикой стаканчик, приговаривала, утирая рот:
— И лучше бывает, ваша честь.
Потом начались тосты. Секеи держатся на пирах степенно, с суровым достоинством; но уж если разойдутся, говорят цветисто и с чувством. Целые диспуты затевались за столами, витиеватые, велеречивые.
Ужин продолжался до пяти утра. Тут набоб опять провозгласил:
— Столы, господа!
Гости встали и передвинули столы и стулья в обратном направлении. Restitutio in integrum [Возвращение в прежнее состояние (лат.)],
— А теперь что?
Губернатор пожал плечами с видом истинного фаталиста.
— А что ж теперь! Опять за фербли засядем.
— Ну, а потом?
— Потом утро придет, а с ним завтрак. Еще что ты хочешь знать?
— А по домам когда?
— О, это, брат, не скоро. Так далеко я и не заглядываю. Во всяком случае, прими к сведению, что именины здесь меньше чем три дня не бывают.
— Ну, так я помру до тех пор, — вздохнув, сказал Катанги с глубоким убеждением.
— Мертвецам как раз оставаться необязательно. Кто помрет, тот раньше ехать может — катафалк здесь все равно не уместится. А для живых три дня — закон. А на четвертый — шубный разбор.
— Это еще что? — оторопел доктор.
— А что ж ты думаешь, скоро разве в этой куче шуб свою разыщешь, когда домой поедешь? Все на одинаковом меху, из одного сукна, одного покроя. Тут и дня-то мало разбирать их, туда-сюда перекидывать. Но уж до чего занятно, скажу я тебе. Просто не нарадуешься, когда на свою наконец наткнешься — post tot discrimina rerum [После стольких опасностей (лат.). Цитата из «Энеиды» Вергилия.]. Конечно, если не перепутали и вместо своей не увезли.
— Ну вот, новое дело… Моя у портного арендована. За форинт в день. Уйдет — пожалуй, всю жизнь не расплатишься…
Перспектива в самом деле удручающая.
Человек, так сказать, городской, изнеженный, Меньхерт даже жалеть начал, что вообще приехал. И зачем, главное? Самое лучшее — как-нибудь улизнуть отсюда. Хоть бы с дядей Яношем, по крайней мере, перемолвиться.
Но дядя Янош, судя по всему, нарочно избегал его и сидел где-то далеко, на другом конце сдвинутых в один ряд столов в роли 'капитана кунов'.[39]'Капитан кунов' — это должность ad hoc [Временная, на данный случай (лат.)] на секейских пирушках. На каждые четыре-пять человек приходится свой 'капитан кунов', которого хозяин назначает из гостей поплоше, — угощать, подливать, подавать соседям. Катанги удивился. Что такое? Могущественный король Янош другим гостям прислуживает. Пойми, кто может. Странным показалось ему и то, что за ужином, хотя пили за всех, за старика никто не поднял тоста.
Он не мог удержаться и спросил о причине этого у соседа слева, благообразного Иштвана Габора, который так ему ответил слово в слово:
— Недолюбливаем мы его тут, в комитате. Паршивая тачка, а тоже каретой себя воображает.
— Но в городе у себя, — возразил Катанги, — он, по слухам, большой властью пользуется.
Пишта Габор дернул плечом пренебрежительно.
— И лиса в своей норе воевода.
Менюша глубоко расстроила такая детронизация короля Яноша. Клара и тут его в дураках оставила! Хоть бы не знать его совсем, этого Яноша Кирая.
Пока он так раздумывал, пробираясь сквозь людскую толчею в заднюю комнату к партнерам, вдруг откуда ни возьмись — сам король Янош.
— Все идет как по маслу! — шепнул он мимоходом и исчез, точно в воду канул.
Катанги даже взглянуть на него не успел. Все как по маслу? А что такое «все»? Вздор несет старик.
Он уже и думать бросил о всякой там баллотировке: не чаял только, как выбраться отсюда. Но вдруг у дверей какой-то человек в серой суконной бекеше ухватил его за пуговицу и попросил оказать протекцию у министра культов.
— Нет у меня там никакого влияния.
— Ну так будет, — подмигнула серая бекеша, как бы намекая: 'Мне все известно!'
Это немного озадачило нашего героя. Дальше — больше: во время игры местный лидер либералов Гапшар Бало остановился за его стулом, похлопал по спине и, желая сказать что-нибудь приятное, ободряющее, но в меру тактичное, чтобы не забежать вперед раньше времени, передвинул сигару из одного угла рта в другой и изрек невозмутимо:
— Лопаточки у тебя, брат, совсем как у Криштофа Лабоди покойного.
Криштоф Лабоди был их первым и самым любимым депутатом, прозванным 'секейским Ференцем Деаком'.[40]
— Уж не по лопаткам ли вы депутатов подбираете? — расхохотался стоявший за спиной у губернатора помощник комитетского нотариуса.
Старик строго глянул на расходившегося юнца.
— А хоть бы и так. Что ты понимаешь, сосунок! Менюш чуть со стула не свалился. Уж не во сне ли это ему снится? Но даже если фея Маймуна[41] и собиралась зашить ему веки, они мигом раскрылись и всякий сон слетел с него при этом повороте от безнадежности к надежде. Сердце у него встрепенулось, кровь взыграла в жилах — он словно помолодел на двадцать лет.
Машинально разглядывая, перебирая свои карты, герой наш еле мог усидеть на месте. Так и подмывало вскочить, расспросить, оглядеться получше — удостовериться в общем настроении.
'Нет, не может быть. Вот уж не может быть! — мелькало у него в голове. — Чтобы король Янош все это устроил? Да ведь с ним тут не считаются совсем. Нет, нет! Вообразил, дурак, невесть что. Неправда все это'.
Однако это была правда. Король Янош хорошо использовал этот вечер. Едва приехал губернатор, как он с величайшей таинственностью начал сплетничать, с кем был подружнее:
— Опять наш губернатор что-то задумал, я уж вижу. Это же не голова, а котел трактирный, — день и ночь варит! Вы думаете, зачем он сюда этого, из Пешта, привез?
