восприняты З. Фрейдом в должной мере. Однако спустя несколько лет он не только назвал ее статью о деструкции как причине становления богатой содержаниями и мыслями работой, но и, по сути дела, в какой-то степени воспроизвел некоторые ее аргументы. Это нашло отражение в его книге «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), в которой при обосновании идеи о влечении к смерти он сослался на статью С. Шпильрейн «Деструкция как причина становления» и признал, что значительная часть его рассуждений на эту тему была предвосхищена в данной статье, где садистский компонент сексуального влечения был назван деструктивным.
В работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд высказал соображение, согласно которому Сверх-Я, выступающее в качестве критической инстанции, совести и чувства вины, может развивать по отношению к Я такую жестокость и строгость, которая превращается в садизм и беспощадную ярость. Признавая это обстоятельство, наглядно проявляющееся в практике психоанализа на примере пациентов, страдающих меланхолией, он усмотрел в Сверх-Я разрушительный компонент, связанный с направленностью агрессии человека не столько вовне, сколько вовнутрь.
В книге «Недовольство культурой» (1930) З. Фрейд выразил свою готовность признать, что в садизме и мазохизме психоаналитик имеет дело со сплавом эротики и деструктивности, направленной или вовнутрь, или вовне. При этом он заметил, что ему самому непонятно, как он сам и многие психоаналитики проглядели широко распространенную агрессивность и деструктивность. «Я вспоминаю, – писал он, – о собственном сопротивлении при первой встрече с идеей инстинкта деструктивности в психоаналитической литературе, помню, сколь долго оно длилось, пока я не стал восприимчивее к этой идее. Неудивительно поэтому, что другие ее отрицали и отрицают».
В работе «Почему война?» (1932) З. Фрейд констатировал то обстоятельство, что чаще всего поступки людей не являются результатом какого-то одного-единственного проявления влечения. Если среди людей раздаются призывы к войне, то это означает, что у них наличествует влечение к агрессии и разрушению. Причем его удовлетворение облегчается как раз потому, что имеет место переплетение деструктивных влечений с эротическими и идеальными. Рассматривая эти влечения, он полагал, что при размышлении о чудовищных событиях в истории трудно избавиться от впечатления, будто идеальные мотивы были лишь поводом для разгула деструктивных страстей, в иных же случаях, как, например, в жестокостях святой инквизиции, «идеальные мотивы превалировали в сознании, деструктивные же давали им бессознательное подкрепление».
Давая разъяснение по поводу психоаналитического понимания влечения к разрушению, З. Фрейд подчеркнул, что, исходя из клинического опыта, можно сделать вывод, согласно которому это влечение содержится внутри каждого живого существа и направлено на разрушение его с целью свести жизнь к состоянию неживой материи. Это влечение может быть названо влечением к смерти, в противоположность эротического влечения, представляющего собой стремление к жизни. Во имя сохранения своей жизни живому существу приходится разрушать чужую жизнь. Это означает, что влечение к смерти становится разрушительным тогда, когда оно направляется наружу и обращается против внешних объектов. Вместе с тем, как считал З. Фрейд, определенная доля влечения к смерти остается действенной и внутри живого существа. В психоаналитической практике приходится иметь дело с тем, что у многих пациентов деструктивное влечение загнано в глубины их собственной психики. В связи с этим он писал: «Нетрудно заметить, что в случае слишком большой активизации этого процесса можно ожидать ухудшения здоровья, в то время как поворот этих деструктивных влечений во внешний мир облегчает живые существа и действует на них благоприятно».
Исходя из такого понимания природы деструктивного влечения, З. Фрейд пришел к заключению, что с гуманистической точки зрения вполне понятное желание лишить человека его агрессивных наклонностей является не более чем иллюзией и практически неосуществимо. Поэтому речь может идти не о том, чтобы полностью устранить из жизни человека его влечение к деструкции, разрушению, а о том, чтобы попытаться отвлечь это влечение от проявления и реализации его в таких крайних формах, как войны. Для достижения данной цели необходимо использовать опосредованные пути борьбы с войнами и, в частности, направить против деструктивного влечения его извечного противника, Эрос. Это означает, что данному влечению должно противостоять все то, что объединяет между собой чувства людей. Прежде всего имеются в виду связи, основанные на чувствах любви и идентификации, а также на подчинении влечений разуму.
Не многие психоаналитики разделяли представления З. Фрейда о деструктивности. Одни из них вообще не восприняли его «метапсихологические спекуляции» о деструктивности, агрессии, инстинкте смерти, предпочитая обходить молчанием связанные с ними проблемы. Другие подвергли критике подобные теоретические положения классического психоанализа. К последним относятся, в частности, такие психоаналитики, как В. Райх и Э. Фромм.
В. Райх (1897–1957) считал, что деструктивный импульс появляется в живом существе в том случае, если оно стремится уничтожить источник опасности: разрушение становится биологически осмысленной целью. В этом случае мотивом является не удовольствие от деструкции, а заинтересованность влечения к жизни сохранить Я в целом, то есть влечение к деструкции служит «первоначальной биологической воле к жизни». Исходя из этого, В. Райх отрицал изначально биологический характер деструктивности, провел различие между деструктивной, садистской, двигательной и сексуальной агрессивностью, высказал идею о зависимости влечения к деструкции от сексуального застоя, пришел к заключению, что «подобно тому, как генитальная энергия при нарушениях превращается в деструктивную, так и при удовлетворении может совершиться обратное превращение деструктивной энергии в генитальную».
Э. Фромм (1900–1980) опубликовал работу «Анатомия человеческой агрессивности» (1973), в которой подчеркнул, что деструктивность является одной из наиболее важных проблем психоанализа, З. Фрейд предложил новую теорию, демонстрирующую «значительный прогресс в понимании деструктивности», но в то же время не столько прояснил, сколько завуалировал феномен агрессии. Подвергнув переосмыслению выдвинутые З. Фрейдом и другими учеными представления о деструк-тивности, он дал обоснование идеи, сводящейся к тому, что объяснение жестокости и деструктивности человека следует искать «не в унаследованном от животного разрушительном инстинкте, а в тех факторах, которые отличают человека от его животных предков».
Это обоснование включало в себя проведение различия между двумя совершенно разными видами агрессии: «доброкачественной», оборонительной, служащей делу выживания индивида и рода, имеющей биологические формы проявления и затухающей, как только исчезает опасность, угроза жизни; «злокачественной», биологически неадаптивной, характеризующейся деструктивностью и жестокостью, которые свойственны только человеку, так как, по мнению Э. Фромма, «только человек бывает деструктивным независимо от наличия угрозы самосохранения и вне связи с удовлетворением потребностей». Исследуя деструктивность, он исходил из того, что она может встречаться в двух различных формах: спонтанной (отмщение, экстаз), представляющей собой проявление дремлющих деструктивных импульсов, которые активизируются при чрезвычайных обстоятельствах; связанной со структурой личности (садизм, некрофилия, то есть любовь ко всему неживому), деструктивные черты характера которой в скрытом или явном виде присущи конкретному индивиду.
Многие мыслители прошлого пытались ответить на вопрос о соотношении случайности и необходимости, свободы воли и закономерности в мире природы и человека. Одни из них полагали, что все
