Эпистолы: друзьям моим единственным

Где рвут мой теплый труп.
Я озираю этот дом, где я стекаю с губ,
Сочусь по выям, по локтям и по горжеткам дам

Кровавым соком. Я стократ разорван пополам,
И пополам еще сто раз. Я в дом зашел на час
И непрожеванным куском в зубах его увяз.
Клянусь, что это все со мной,
Все наяву, все здесь.
Клянусь, что правду говорю, и буду землю есть.
И род людской, что Землю ест, не умеряя прыть,
Обязан — пусть с набитым ртом — но правду говорить.

А правда жестче горных руд и горестней песка,
А правда соли солоней трясин солончака:
Здесь некто мыслил о птенце, но сотворил толпу.
И мы беснуемся в яйце и гадим в скорлупу.

,

ПИСЬМА ИЗ ГОРОДА. ГОРАЦИЮ

Они убивают цветы и приносят любимым.
И пьют — чтобы плакать, а чтоб веселиться — едят.
И вдох наполняют синильным сиреневым дымом.
Они позабыли: есть мера — все мед и все яд.
Они правят пир. Это траурный пир. После пира
Они будут есть своих жирных раскормленных псов.
Они позабыли: вот образ гармонии мира —
Великий покой напряженных до звона весов.
Они говорят: это смерть. Мол, такой и такой я…
Они и не знали, наполнив всю жизнь суетой,
Что счастье — гармония жизни — мгновенье покоя.
А смерть — это вечность покоя и вечный покой.
Они строят скалы и норы в камнях, а из трещин
Сочится наваристый запах обильных борщей.
Но тяжко глядеть мне на этих раскормленных женщин,
И больно глядеть мне на этих оплывших детей.
О, если бы к детским глазам мне доверили вещий
И старческий ум! Я бы смог примириться и жить,
И клеить, и шить, и ковать всевозможные вещи,
Чтоб вещи продать и опять эти вещи купить.
Такое твоим мудрецам и не снилось, Гораций.
Все что-то не эдак и, видимо, что-то не так.
И вновь эти люди меняют состав декораций
И в новых одеждах играют все тот же спектакль.
И вновь забивают обновками норы — как поры.
Здесь есть где лежать. Но здесь незачем быть.
(Или — стать?)
На свалках за городом дымные смрадные горы —
Здесь тлеют обноски обновок. Здесь нечем дышать.
И горы обносок превысили горы природы.
На вздыбленной чаше пизанскою грудой стоит
Пизанское небо над нами. Пизанские воды.
Пизанская жизнь… Утомительный вид…
И эти забавы превысили меры и числа,
И в эти забавы уходят все соки земли.
Они не торопятся строить свои корабли,
Поскольку забыли, что смысл — в соискании смысла.
Что разум без разума в этой глуши одинок —
Как я одинок без тебя, мой любезный Гораций, —
Что нужно спешить — ах, нет, не спешить, а стараться, —
Поскольку назначена встреча в назначенный срок…

,

ДВЕРНОЙ ПРОЕМ

В степи цимбалы кочевали и навевали суховей,
Среди сатиновых полей две флейты в бубне ночевали,
Светало, и запели спички, и распустили языки,
Когда заначка и две нычки сошлись в течении реки…

Твой мир пьянит, как цинандали,
И я гляжу в проем дверей:
Что мыслить мне в твоей печали,
Что мыслить в радости твоей?
Здесь, по ту сторону проема,
Мой странный мир, где я живу.
Здесь все не так, здесь все знакомо,
Все ясно, зримо, наяву.

Здесь в джунглях каменных кочуют цветы и навевают сплин.
Среди желтеющих маслин птенцы в наушниках ночуют.
Светает, запевает ящик и распускает дребедень,
И старый пень заначки тащит, и нычки ищет старый пень…

Ты подойди, ты сбрось сандалии,