ушла в землю. Это пугает — медленная смерть камня на фоне агрессивно-наступательной жизни леса.
Зато теперь я могу увидеть полустершиеся руны, вьющиеся по белому мрамору.
Kaen… Kaenntol… Ka…
— Kaenntoh al'le-Nattie'e, — негромко подсказывает Дариэль. — Кентал Наттэй. Темные пределы.
Я сдавленно охаю. На этот раз не от восхищения, а от острого приступа страха.
Проклятый город!
Я отшатываюсь, словно растрескавшийся мрамор может укусить. Еще шаг — я уперлась спиной в стоящего позади эльфа. Дариэль осторожно придерживает меня за плечи, успокаивая. Я скашиваю глаза и вижу, что он улыбается.
— Ты чего? — я выворачиваюсь из рук и мстительно наматываю толстую золотистую косу на руку. Передразнивая меня, Дариэль проделывает то же самое с моей куцей косичкой.
— А ты чего? — ехидно спрашивает целитель. — Испугалась?
Я смущенно киваю. Оставленная без внимания, коса разматывается и соскальзывает с руки.
— А я люблю здесь бывать, — внезапно признается он. — Здесь всегда тихо. Спокойно.
— Как на кладбище, — мрачно подсказываю я. Дариэль снова смеется.
— А это и есть кладбище. Кладбище надежд. В некотором роде… — и сразу же, без перехода: — А хочешь, я расскажу тебе сказку? Про Темные времена?[15]
Я радостно киваю и усаживаюсь на белый обломок.
— Давным-давно, — протяжно начинает целитель, — жили-были эльфы. Тогда, конечно, они не называли себя эльфами, но не важно. Главное, что они жили, и не где-нибудь, а в далеких северных лесах. Эльфийские пределы простирались от гор и до самого моря. Людей тогда и в помине не было, разве что их далекие предки, похожие, скорее, на зверей, бродили по равнинам. Зато в горах жили…
— Гномы! — радостно подхватываю я.
— Нет, не гномы, — смеется эльф. — Гномов не бывает. И не было никогда. А в горах жили шакаи-ар — совсем еще молодой народ, всего несколько сотен тысяч лет. Откуда они взялись, точно никто не знал. Но поговаривали, особенно по вечерам, когда огонь так загадочно потрескивает в очаге, что они произошли от демонов-изгнанников с нижнего плана. Будто бы эти демоны пришли из нижнего мира, почти бесплотные, неощутимые, словом — крылатые духи, но увидели эльфов и стали подражать Первому народу. И все было бы хорошо, но от демонических привычек трудно избавиться. Особенно от одной — поглощать кровь, чтобы насытиться. Нападения случались редко, смертельных исходов почти не было, но все же эльфы боялись.
А страх провоцирует.
Когда на эльфийских землях начали появляться поселения шакаи-ар, прошел слух, что переселенцы подготавливают почву для третьего вторжения демонов. Последнего. Служители в храмах говорили о страшной опасности, реках крови и шакаи-ар, похищающих эльфов ради пропитания.
И эльфы не выдержали.
Несколько поселений пришельцев сровняли с землей за одну-единственную ночь.
Шакаи-ар не бросили соплеменников и бурей обрушились на леса.
В ответ Повелитель собрал армию и повел ее в горы — мстить. Из всех, кто ушел в горы, не вернулся никто. Зато яростной волной хлынули шакаи-ар…
Война была долгой и кровопролитной. Эльфы отступали все дальше к югу, прочь от гор, несущих смерть. Магия была бессильна против пришельцев, а раны от стрел и мечей затягивались прямо на глазах. Этот противник был нам не по зубам. А мы ему — на один зуб. Точнее, на четыре. Четыре острых клыка.
К сожалению, эльфы поняли это, только когда отступать было уже некуда. Позади был лишь безбрежный океан, горький, как слезы, соленый, как кровь. И в одну из ночей сын Повелителя, лишь недавно унаследовавший этот титул, сбежал из лагеря и отправился в леса. Он искал старейшин шакаи-ар, чтобы любой ценой вымолить пощаду для своего народа.
Он скитался по лесам несколько ночей, пытаясь найти хоть кого-нибудь. Но все впустую. Лишь на пятую ночь крылатая тень, на мгновение закрыв луну, опустилась перед ним на землю. Юный Повелитель со всех ног бросился к вампиру.
«Проведи меня к вашим старейшинам».
«Зачем это тебе?»
«Я хочу просить о мире для моего народа».
«Твое слово будет услышано. Жди», — пожал плечами вампир, растворяясь во тьме.
На следующую же ночь все до единого шакаи-ар вернулись в северные леса. Не было ни выкупа, ни угнетения побежденных. Война пролетела, как страшный сон, оставив осиротевшие семьи и разрушенные города.
Эльфы так и не рискнули вернуться на родину, под сень смертоносных гор. Остались южнее, постепенно восстанавливая покинутые города. И никогда не заходили за невидимую черту, которую когда- то невольно провел Повелитель. За развалины города, темного, ночного, где была остановлена война.
И вот мы здесь. В том самом городе. И что же мы видим вокруг?
Ничего.
Белый камень и темная зелень — все, что осталось от Кентал Наттэй, Темных пределов.
Мы стоим под аркой и смотрим на долину. Сказка закончилась. Нечего добавить. Внезапно Дариэль оборачивается и произносит:
— Я люблю бывать здесь. Иногда мне кажется, что этот город носит твое имя. Кентал Наттэй, Найта, Нэй…
— Нэй!
Резкий оклик вампира выбил меня из водоворота воспоминаний. Я недовольно подняла голову:
— Чего тебе?
— Ты что, задремала? — засмеялся вампир. И резко оборвал смех, как будто надоедливую нить. — В твоих воспоминаниях он выглядит… по-другому.
Голос его звучал задумчиво.
— Кто? — искренне удивилась я.
— Дариэль. Эльфийский целитель.
Ни следа эмоций. Только каменные ручейки шуршат, скатываясь вниз по склону.
— Разве ты с ним знаком? — поразилась я. Не припомню, чтобы Максимилиан упоминал о чем-то подобном.
— Не совсем… — протянул князь. — Просто я видел его отражение… В чужих мыслях. Очень давно.
— И каким он был? — я жадно подалась вперед, пытаясь заглянуть вампиру в глаза. Дариэль и шакаи-ар… Кто бы мог подумать! Ничего общего. Он же их ненавидит!
— В его воспоминаниях он был смертью, — малопонятно пояснил вампир. — Так что не так уж ты неправа, когда рассуждаешь о пропасти между нами и… ими.
— Дариэль не может убивать, — уверенно провозгласила я. — Он целитель. Я знаю. Его кодекс и честь… — я запуталась в словах и встряхнула волосами, отгоняя лишние мысли. — Я не знаю, как объяснить, но он точно не может быть какой-то там смертью.
Князь ничего не ответил. Повисло липкое, неприятное молчание. Когда я уже расслабилась и решила, что разговор окончен, Максимилиан вдруг проронил невпопад:
— Он вовсе не говорил ничего подобного. Это просто какая-то эльфийская чушь.
— О ком это ты? — насторожилась я. От князя можно было ожидать чего угодно.
— Об отце. Я вспомнил. Он ничего не говорил тогда про услышанные слова. Чушь эльфийская. Он просто поколотил этого эльфа и сказал: «А раньше не мог извиниться, придурок?»
— Постой… Ты хочешь сказать, что это твой отец прекратил войну? — вскинулась я, не веря своим ушам. — Но ведь тогда ему было бы сейчас…
— Я не знаю, сколько ему было бы сейчас, — ехидно отозвался Максимилиан, — но когда я родился, он уже давно разменял первую сотню.
— Сто тысяч лет… — ошарашено пробормотала я. Но осознать всю громаду этой цифры так и не
