идущая его путем.
Я открываю любые двери — если есть тот, кто направляет меня.
— Тарло… Милый мой художник… — я мурлычу, словно большая кошка. Могут ли люди превращаться в кошек? Наверное, да. Дергается из стороны в сторону невидимый хвост, топорщатся смешно ниточки-усы, прижаты к голове ушки — кошка охотится. — Ты нарисуешь дверь в пустоте и дорогу сегодня ночью. На той самой картине в кабинете госпожи нашей королевы. Лишь ты можешь это — оживить ее. Сделай это, иначе…
— Иначе — что? — голос его хрипл. Страх плещется в нем — чистый, незамутненный, лишь отчасти разбавленный предчувствием вдохновения…
Не бойся, художник. Радуйся! Я подарю тебе твой лучший шедевр…
— Иначе… — задираю голову — и ловлю его взгляд, в котором пронзительная бледная синь неба и прозрачность льда. — Иначе я позову тебя в безумие. Нарисуй дверь. Этой ночью. Или все будет зря.
Не знаю, что он видит в моих глазах — но нечто заставляет его вдруг улыбнуться бесконечно тепло и произнести:
— Не смею отказать девятой в раскладе.
Отталкиваю его — и смеюсь. Запрокидываю лицо вверх, к уплывающему потолку, кружусь на месте под звон немых колокольчиков.
Я вхожу в комнату — и там, на самом видном месте, на столе… Бутыль.
«Эликсир откровения».
И короткая записка: «Прости».
Ноги слабеют — опускаюсь на ковер.
Ты слишком безумен даже для меня, Незнакомец.
Всю ночь на пролет — сижу неподвижно, чуть запрокинув подбородок. Смотрю в небо за окном.
Оно такое разное.
Сначала — лилово-оранжевое, огневеющее. Потом в него словно наливают чернил — густых, дорогих, какие очень ценит Ее величество, госпожа моя Тирле. Чья-то рука рассыпает по небу светлые крошки фосфора… голубого, розоватого, золотистого, белого и серебряного.
А ближе к рассвету — в чернила вливают молока. Постепенно, медленно, пока блики звезд не теряются в посветлевшем небосклоне.
Восходит солнце.
Ее величество ждет меня.
Поднимаюсь на ноги — стремительно. Будто разворачивается пружина. Ступаю к двери. В мутной зеркальной поверхности мелькает отражение — рдяно-рыжая грива, темные глаза — цвета грозовых облаков, перепутанные пуговицы на сюртуке.
Останавливаюсь. Застегиваю сюртук правильно. Раздумываю мгновение — и развязываю серый бант под коленкой, чтобы стянуть волосы в хвост. Лишь лицо по-прежнему занавешивают неровные пряди.
Я прячусь? Возможно.
Шагаю — с порога своих покоев прямо в королевский кабинет.
Леди Теней, сгорбившись, сидит за столом. Седые локоны выбились из совершенной прически, под глазами залегла чернота.
Не только моя ночь — без сна.
— Госпожа, — кланяюсь низко. Бутыль с эликсиром оттягивает руку. — Все готово. Осталось заменить бокал Его величества и начать совет.
— В полдень, — медленно кивает Тирле и лишь затем поднимает на меня глаза — усталые, злые.
И — резко вдыхает, будто захлебываясь воздухом.
— Лале? — из горла ее вырывается смешок. — Тебе не кажется, что игра зашла слишком далеко?
Игра?
Нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу, морщу лоб.
Ах, да. Наш маленький спектакль для Ларры — «Безумица Лале».
— Я не играю, Ваше величество.
— Тебе не нужна… моя помощь? — Тирле смотрит в мои глаза, не отрываясь. Первая в раскладе слишком уверена в своем праве, чтобы бояться девятой. — Хочешь… вернуться?
Вернуться? Зачем? Все хорошо… Это смятение в мыслях, клубки тьмы в груди — лучше, чем боль.
Ведь я такая слабая.
— Благодарю. Возможно, позже.
Я безупречно вежлива. Мило гордился бы мною. Светлый мой мальчик…
Ее величество кивает и отводит глаза.
— Понимаю, — говорит она, и впервые — лжет. — До полудня еще долго. Подождешь здесь или в своих покоях?
— Здесь. Там пусто.
— Хорошо, — говорит королева. И снова лжет. Ей хочется сказать — плохо.
Опускаюсь прямо на ковер и замираю, как изваяние. Мне кажется, что кожа начинает каменеть, превращаться в мрамор. Если взять со стола Ее величества большую печать и ударить по моему плечу — разбегутся паутиной трещины, хрустнет что-то внутри — и я осыплюсь тысячью осколков.
Каменная оболочка… а внутри — ничего.
Течет песок из верхнего конуса в нижний. Из темно-синего — в бело-золотой. До полудня шесть часов, шесть тяжеловесных оборотов… Так мало! Но весь расклад и половина совета успевает побывать в королевском кабинете до начала собрания. Каждому дается задание.
Иногда на меня кидают удивленные взгляды. И — быстро опускают глаза вниз, догадавшись о терзающем меня безумии.
Все боятся. Они не стоят и ногтя Мило, моего храброго мальчика.
Я медленно качаю головой. Неслышно и глухо звенят колокольчики… призраки серебряных бубенцов.
Дзинь-дзинь-дзинь.
А песня Слепой Судьбы кажется мне исполненной смысла.
Нет ничего в груди… Лишь дин-дон — звонит костяной колокольчик… все дин и дон — звонит костяной колокольчик… и дин, и дон — звонит костяной колокольчик… Сердце мое разбито! Нет ничего в груди… Нет ничего в груди…
Как много она знает, эта странная девушка с повязкою на глазах… Как глубоко чувствует…
Когда шестой оборот почти завершен, мимо меня проходит художник. Я вижу черную краску под его ногтями — и улыбаюсь ему.
