сережками с маленькими бриллиантиками, такое же колечко она никогда не снимала, затем протянула Ионе шкатулку со словами:
– Продай. Полагаю, на великосветские балы мне не ездить, стало быть, ни к чему они мне, а деньги всегда понадобятся.
В другой бы раз Иона порадовался ее разумности и рассудительности. В другой бы раз он воспринял внезапное взросление девушки с чувством гордости, ведь в том виделась и его лепта. Но как грустны были глаза Наташи, как беспомощны, сколько в них детского отчаяния и обиды! Иона решил: пусть съездит на бал, она ж еще дитя, потанцевать ей охота. Все равно ведь не добьется свидания с матушкой. А как не добьется, один путь останется – в Неаполь. Иона молча принял шкатулку.
– Ой, до чего ж вы хороши, Наталья Ивановна! – трещала Анисья, поправляя воздушные складки. – Королевна! И красавица писаная!
– Будет тебе, – сказала Наташа, натягивая перчатки. – Подай сумочку… Ой! А веер? – Она кинулась к вещам Агриппины Юрьевны, перерыла их. – Как же быть? Иона!
– Ась? – очнулся тот, будто не видел, не слышал, что именно Наташа ищет.
– Матушка сказывала, будто у тебя веер есть. Дай его мне.
– Невозможно-с… – пробасил старик.
– Опять споришь? Это никуда не годится.
– А как потеряешь? – И он покосился на горничную.
– Да почему ж непременно потеряю? Иона, пойми, никак нельзя мне без веера.
– Да на что он тебе?
– Лицо прятать, коль понадобится. И нехорошо на бал являться без веера, неужто не понимаешь? – Видя, что Иона глух к ее просьбам, Наташа всхлипнула раз, другой…
– Ладно, ладно… – замахал руками Иона, затем развязал бант под воротничком, расстегнул рубашку (он одевался не по-холопски, а по-господски).
На его шее вместе с крестом висел длинный футляр. Иона снял шнурок, открыл футляр и протянул обычный, ничем не примечательный веер из слоновой кости с грубой резьбой Наташе. Раскрыв его, она поразилась еще больше:
– И это ты носишь на груди постоянно? Что за причуда?
– Агриппина Юрьевна велела-с, – и снова покосился на Анисью, будто та мешала. – Наталья, не потеряй, Христом богом прошу тебя, не потеряй!
– Да не потеряю! – Она коснулась ладонью стариковской щеки. Иногда Иона был премилым.
– И не раскрывай его. Коль личико спрятать надумаешь, так самым краешком… А от кого ты прятаться надумала? – вдруг напрягся он.
– Это я так, к слову. Ну, едем?
Изобретя великолепный план, Наташа явилась на бал с опозданием. Поспешно скинув пальто с пелеринкой, которое тут же подхватила Анисья, и отдав ей шляпку, Наташа вопреки этикету бегом взлетела по лестнице, бросив, пробегая мимо лакеев:
– Боже мой, я опоздала…
Те не посмели остановить ее и спросить билет, значит, беда миновала. Влетев в залу, чувствуя, как пылают ее щеки – а здоровый вид был просто неприличен, ибо в моде находилась болезненная бледность, – Наташа приостановилась, чтобы жар схлынул с лица и волнение прошло.
Боже, какое великолепие! То, что приходилось ей видеть раньше, – жалкая пародия. Наташа была потрясена и нарядами, и множеством людей, и блеском драгоценностей, и величием залы. Закончился польский полонез, первый бальный танец, дамы и кавалеры расходились, освобождая середину залы. Гул стоял невообразимый. Только в этот миг, очутившись среди блестящего общества, Наташа поняла, сколь неосмотрителен и дерзок ее поступок. Молоденькая девушка без сопровождения старших явилась на бал, да еще пробравшись на него украдкой! Какое, должно быть, нелестное мнение о ней составят. В романтических книжках она читала про смелых женщин, бросающих вызов обществу, идущих ему наперекор, но они были много старше, умудрены опытом, и обязательно с ними случались скандалы. О, скандала Наташа менее всего желала, а к тому шло, ведь всяческое отступление от правил жестоко порицалось общественностью. «Ничего, вот разузнаю о матушке и уеду к дяде, а в Италии мне не будут страшны никакие пересуды», – уговаривала себя Наташа, выпрямляя и без того прямую спину. Она степенно вышагивала вдоль залы, слегка обмахиваясь веером, будто только что танцевала, а сама блуждала глазами по лицам, ища знакомых вельмож и… ничего, кроме сверкания, не видела. Только бы не споткнуться, не упасть от волнения, не обнаружить свою неловкость.
– Натали! – услышала она тонкий голосок и обернулась.
Выпорхнув из толпы нарядных дам, к ней подлетела дочь хозяина дома Ирен Трепова. Как и Наташа, Ирен получила домашнее образование, потому и довелось им встречаться, когда на лето графы выезжали в поместье. Воспитанницам пансионов редко дозволялось видеться с родными, что и послужило причиной не отдавать Наташу в пансион. Помещица Гордеева предпочла сама заниматься воспитанием дочери, приглашала гувернеров.
– Натали, – радовалась Ирен, взяв ее за руки. – Вот уж не думала встретить тебя! Отчего ты не отписала мне, когда прибыла в Москву? Отчего не навестила?
Как же – не навещала… Навещала, да только ее не приняли. Видно, Ирен об этом ничего не знает.
– Я здесь… по делу… – запинаясь, произнесла Наташа и тут же подумала, что Ирен превратно истолкует ее слова.
– Все молоденькие девицы здесь по тому же делу, – лукаво замурлыкала Ирен. Она так и поняла, как предполагала Наташа: какие могут быть дела у барышни на балу, кроме как выставить себя напоказ перед именитыми женихами? – Позволь дать тебе совет, Натали. Не говори так откровенно. Это Москва, а не губерния, у нас всей правды не говорят, обходятся намеками. А где же Агриппина Юрьевна?
– Я… – замялась Наташа и воспользовалась советом Ирен – соврала: – Я с дядей.
– Ты, поди, никого здесь не знаешь, – лепетала графинька, увлекая Наташу на променад по зале. – Сегодня собралось не все общество, оттого скучно. Погляди на этих денди. Стоят, сложивши руки на груди, будто не танцевать пришли, а думать. Нынче в моде у молодых господ английский костюм и дурные манеры. А мне так больше нравятся военные. Они веселы, прекрасно танцуют…
– Кто это смотрит на нас так пристально? – спросила Наташа, закрыв половину лица веером и лишь указывая глазами на молодого господина поодаль у колонны.
А господин, одетый с элегантной небрежностью в черный фрак и белоснежную рубашку с крахмальным воротничком, который поддерживал свободно повязанный галстук, откровенно – до неприличия! – изучал Наташу.
Где-то она видела похожий взгляд… У кого? У волка! Да, да, однажды на охоте затравили волка, тот лежал на снегу связанный, истекая кровью от укусов собак, и смотрел на людей серьезно, сосредоточенно и непримиримо. Наташа присела возле его морды и, заглянув в зеленовато-желтые глаза хищника, оторваться от них не могла. Почти человечий взор с покойной холодностью запомнила она. Изучая девчонку, зверь водил по ней точками зрачков, затем задержал их на лице и долго, не мигая, смотрел в него. В какой-то миг пятнадцатилетней Наталье почудилось, что это и не зверь вовсе, а заколдованный человек в волчьей шкуре, из его зрачков ясно струился приказ развязать его, и что долго не давало ей покоя – она ведь и правда едва не освободила зверя! Волк зачаровал ее властной силой, словно не он был в плену, а она. Тогда ее бросило в дрожь от волчьего взгляда. И сейчас бросило. От взгляда человека.
– Это мсье Хвастовский, авантажный на первый взгляд, но не таков на деле, – старательно выполняла роль светской львицы маленькая графиня. – О нем много толков, и все они надуманны. Не смотри на него, а то вообразит не бог весть что. Говорят, он соблазняет замужних дам и бросает их. Княгиня Ломакина травилась из-за него, теперь на люди не выходит. Представь: какой стыд! Ходят слухи, будто он богат, да я думаю, что сам Хвастовский и распустил их. Посуди сама, зачем ему при его богатствах брать в долг? Это дурно и дает повод думать, что богатства-то и нет. Ах, Натали, ты не знаешь, как подавать знаки веером? Ежели желаешь намекнуть ему, чтоб он пригласил тебя, надобно держать веер не так…
Какую чушь несла графинька! Цель Наташи – разузнать об Агриппине Юрьевне! Ко всем прочим радостям она должна относиться как к временному явлению, ведь у нее сейчас не больше прав, чем у самозванки.
