Его заметили. Туманов вышел в коридор и, облокотясь на поручень, стал независимо позевывать: вот он, дескать, я, на блюдечке.
Кроме него, никто из пассажиров в коридор не вышел. Даже нужда, большая с малой, не могла превалировать над страхом. Жизнь в безумной стране в полной мере научила население сидеть в скорлупе.
Минуты тянулись, как резиновые.
– Ваши документы.
Ве-ежливые. Он посторонился. Усатый вошел в купе и включил свет. Второй навис над душой. Третий сохранял дистанцию.
Он извлек свои бумажки, в том числе московский пропуск, и отметил краем глаза шевеление в купе: проснулась некрасивая женщина с сальными волосами, забухыкал по новому кругу притихший было шпингалет, закряхтел и опустил ноги взъерошенный храпун в претенциозной косоворотке поверх тельника.
Документы фирмы «Трухин и K°» выполнялись ударными темпами, но, видно, по уму. «Ревизор» покорябал переносицу. Повертел стопку так и эдак и, не зная, к чему придраться (а хотелось: нелюбовь структур НПФ, ведающих паспортными делами, к «гэбэ» – общеизвестна), сурово спросил:
– Прописаны в Москве, товарищ майор?
– Конечно, – кивнул Туманов. – Там же стоит штамп. Улица Некрасова, четырнадцать, квартира…
– Откуда едете?
– Из Мурома. На один день: туда, обратно. Работа, сержант.
Проверяющий строго глянул в глаза:
– Командировочное удостоверение имеется?
Туманов похолодел. Неуверенно, но как-то улыбнулся:
– Не смеши народ, сержант, какое командировочное? Я тебе что, на завод ездил?
Камуфляжник замялся. В такой каменный лобешник мысли, конечно, могут биться, как бараны в закрытые ворота.
Усатый меж тем разобрался с мамашей шпендика и принялся чесать храпуна со второй полки.
– Ага, Легашкины мы, начальник… Легашкины Владимир Антипыч… Ага, чин по чину, сами знаем… – заискивающе бормотал храпун. – Будь спок, начальник, оформим… Да нам не впервой… Кем? Да в фирмочке одной молотим. Опт, розница, товарец налево, направо. Не, не барахло, начальник. Кита-ай. С нами сам товарищ Ломов из торгового департамента… Понял, понял, командир. Да ты за Легашкина не боись, мы в Престольную кажный месяц снуем…
Усатый, за версту различающий блатоту (дерьмо, но социально родное), особо не наезжал. Отлип от храпуна довольно оперативно.
– Ну, что тут у вас?
Пробежал глазами по тумановским подделкам.
– Тэк-с… Налимов Максим Николаевич… Понял… Понял… Порядок, товарищ майор, – учтиво откозырял, давая подчиненным яркий пример правильного поведения. – Двигаем, ребята, – бросил своим. – Два вагона осталось, надо успеть.
Декорации сменились, как хрусталики в калейдоскопе. Не успела за патрулем захлопнуться тамбурная дверь, как в коридор, по-лисьи ступая, нагрянул хмырь с верхней полки.
– Налимов? Максим Николаевич?
В бесцветных глазах было что-то затаенно звериное. Шакалье. Они ощупывали Туманова пока еще сдержанно, исподтишка, как ощупывают руки карманного воришки, ищущие у «клиента» ценное.
– Будем знакомиться? – насторожился Туманов.
– А чего мне с тобой знакомиться? Чай, знакомы. И цацки я твои знаю… – Хмырь подкрался вплотную, и в нос ударил гнилой запах многослойного пота. Стало понятно, почему в купе так назойливо пахло мертвечиной.
– Ну и как она, жизня, товарищ старший лейтенант? Фонтанирует? – Рот расплылся, обнажив хищные акульи зубы. – Да ты, чай, не признал меня, начальник?
Туманов отодвинулся. Хмырь, не раздумывая, занял его место. Плечи распрямились, и оказалось, что он не ниже Туманова ростом.
В животе тоскливо заурчало. В кошачьей походке и подленьких глазенках действительно присутствовало что-то знакомое. Но очень и очень давнишнее.
– Мужик, ты что хочешь?
– И я тебя не сразу узнал… А жаль. Стукнул бы ребятам. Ну ничего, не поздно… Ты такой же Налимов, гад, как я… – Туманов Павел Игоревич, мать твою за ногу… – хмырь оскалился в полный рот. – Че, Пал Игорич, не верится? Не вспоминаешь Вована Легашкина? Драника Вшивого? А, козел?.. Девяносто шестой, грабеж при отягчающих на Щедрина… А Драник тебя помнит… Встре-е-еча, Павел Игоревич, – бывший зэк недоверчиво покачал головой. – Не верится даже. А чегой-то ты шифруешься, родной? Чего ты дуру нам гонишь? А, Налим?..
До патруля было рукой подать. Две двери – соседний вагон. Туда Драник с лешачьей вертлявостью и дернулся, предвкушающе вытаращив глаза.
– Стой… – Туманов схватил сальный рукав. – Чего ты хочешь, Драник? Денег?
– А мне куда твои деньги, Туманов… Сообрази, да? У меня своих денег х… туча. Я из-за тебя, кастрюка, пять лет морошку стылую жрал… Ну-у, падла, озолотить меня захотел…
Драник вырвался и метнулся через сортир в тамбур. Туманов оглянулся – в коридоре никого. Только испуганные глаза женщины в своем купе. Метнулся следом. Ну и дела… Настиг уже в тамбуре. Урка рвал на себя дверь в узкий проход над автосцепкой. Дверь распахнулась – стук колес ворвался в вагон… Туманов ударил в перекошенный профиль основанием ладони. Попал в плечо. Драник вильнул; отклячив задницу, попер напролом. Туманов вцепился пальцами в спину – в косоворотку – точно тигр зубами в бегущую газель. Несподручно с левой-то руки, да и сила не та – но ведь отчаяние душит, вынуждает… Рванул на себя, приспособил вторую руку и мощно выдернул ублюдка в тамбур.
– Ах, ты, паскудина… – Драник стал лягаться.
Сучара ты, а не газель… Туманов влепил прямой в висок. Взвизгнув, Драник полетел головой на висящую у двери пепельницу-жестянку… Добавим. За прокурора. А затем окончательно вколошматил в челюсть – со смаком, – урка квело поплыл по стеночке, закатывая глазки. Упал, разинув рот, на излете блеванул на кальсоны.
Туманов отдышался. Ситуация, конечно. Из разряда «сесть в лужу».
Сделав, насколько хватало юмора, серьезное лицо, он вышел из тамбура в свой вагон. Навстречу, в направлении туалета, придерживая руками опадающую мотню, сучил ножонками какой-то толстяк в олимпийке.
– Стоять, – сказал Туманов. – Туалет закрыт, товарищ, санитарная зона, – достал корки и воздел под растерянные очи. Толстяк встал.
– Госбезопасность, – рявкнул Туманов. – Стой смирно, дядя, и в тамбур – никого. Ты часовой. Заглянешь – расстреляю. Понял?
– П-понял… – просипел толстый, обнимая мотню, как супругу родную.
– Только не обделайся, ты же солидный мэн, дядя. – Туманов протиснул руку в свое купе, снял с вешалки куртку и бодро зашагал по коридору.
Проводник, скрючившись вопросительным знаком, сидел в своей клетушке и вяло корябал ручкой в «вахтенном» журнале. На шум поднял голову.
– А-а… Вспомнил. А нету-ти. Выпили.
– Не выпили, а выпил. Ключ дай на минутку, – Туманов протянул руку. – Щас отдам.
Парень машинально полез в карман. Достал связку и запоздало опомнился:
– А зачем?
– Надо. Не дрейфь, верну, – Туманов не стал развивать тему, вырвал у парня связку и зашагал обратно. Вагон оживал.
– Вот так и стой, – буркнул, проходя мимо толстяка. – И не дай тебе боже кого проворонить.
Драник по жизни был живчиком. Давился блевотиной, хрустел разбитой челюстью, но с похвальным
