Среди людей

И вот уже у постели больного сидит Надя; докторский чемоданчик подле ее ног. Больной неподвижен, на его бледном лице пот. Он лежит в пиджаке, башмаки торопливо сняты, они брошены как попало. Галстук на шее сдвинут, воротник расстегнут. Глаза больного закрыты. Ему лет за шестьдесят, а может, это только сейчас кажется так.

Высокая худая женщина растерянно стоит в ногах больного мужа: через ее плечо перекинуто кухонное полотенце, концом которого она трет и трет уже давно сухую тарелку.

Женщина смотрит на Надю с такой надеждой и верой, что Наде даже как-то не по себе. Вид больного ей не нравится. К осмотру она еще не приступила, только вынула из кармана халата стетоскоп.

— Когда это случилось? — спрашивает Надя. Взволнованная женщина отвечает подробно:

— Я стояла на кухне, мыла посуду, и вдруг — звонок… У Кости, конечно, есть свои ключи, а по вторникам у них в школе педсовет, значит, раньше пяти я его и не ждала домой…

— Варя, это доктору неинтересно, — раздается тихий голос больного.

— Открываю дверь — представляете себе! — Костю вносят двое незнакомых молодых людей!..

— Не вносят, Варя… Они меня только поддерживали. Я бы и сам дошел…

Надя наклоняется к нему:

— Что вы почувствовали, когда вам стало плохо?

— Замутило. Закружилась голова. И в глазах задвоилось… Мне и один-то наш завуч осточертел до смерти, а тут смотрю на него — двое…

— А сейчас? — Она вынула из чемодана прибор для измерения давления.

— Немножко получше.

Нажимая грушу прибора, Надя следит за шкалой, и по ее лицу видно, что давление высокое.

— Вероятно, понервничали на уроке? Он отрицательно качает головой.

— На уроках я спокоен…

— С детьми трудно, — говорит Надя, особо не задумываясь, лишь бы отвлечь больного от его тягостного состояния.

— С детьми легко. Со взрослыми трудно… Особенно если они кретины… Варя, положи тарелку, она уже сухая…

— В больницу я его не отдам, — выпаливает она. Надя вынула из кармана карточку больного, заглянула в нее.

— Все будет хорошо, Константин Иванович. У вас немножко подскочило давление. Главное сейчас — покой. Абсолютный покой.

— Покой и воля… — прошептал больной.

— Что? — наклонилась к его губам Надя.

— На свете счастья нет, но есть покой и воля, — ясно произнес он.

Надя растерянно смотрит на него: может, он бредит?

— Это стихи Пушкина, — неожиданно громким голосом говорит больной учитель; сознание его, действительно, то и дело смещается. — Прошу выучить их к следующему уроку.

— Хорошо, — кивает Надя. — Я выучу.

По улицам шныряет «москвичок» неотложки. Кажется, что даже он изнемог. Рядом с шофером — Надя. На ее докторском чемоданчике всего одна карточка.

Шофер покосился на эту карточку.

— Глафира? — спрашивает он.

— Глафира Васильевна, — кивает Надя.

— От баба! — кряхтит шофер. — Дня не проходит, чтоб не трезвонила в неотложку…

«Москвичок» въезжает во двор старого дома. Когда Надя вышла из машины, шофер высунулся в дверцу и крикнул вслед:

— Вколите ей два кубика, и все!..

Оплывшая старуха открывает Наде дверь. Поверх ночной рубахи накинут на плечи старухи мятый ситцевый халат. Она дышит астматически, со свистом. Вслед за ней идет Надя по длинному коридору коммунальной квартиры.

Комната метров десять. Неприбранное постельное белье на железной кровати. По стенам приколоты репродукции из «Огонька». Есть шкаф, есть даже телевизор, но все это такое же осевшее и разваливающееся, как и сама Глафира Васильевна. В углу на тряпках лежит толстый, неповоротливый фокстерьер. Он тоже похож на свою хозяйку.

Войдя в комнату, старуха тотчас опускается на стул у стола и, скинув с левого плеча халат, обнажает исколотую инъекциями руку.

Тем временем Надя вынимает из чемоданчика шприц, ампулу, вату. Старуха бдительно следит за всеми этими приготовлениями.

— Эфедринчику, золотце, не жалей. Сделай два кубика, — и без всякого перехода добавляет: — Забегал вчера Федька, посидел пять минут, развернулся и пошел. Сунул в коридоре десятку и просит: только не сказывайте, мама, моей Люське. Я ему говорю: Федя, а Федя…

Надя делает ей укол.

— И то удивляюсь, с чего это он забежал спроведать меня? Не ты ли, золотце, звонила ему?

Комната студенческого общежития. Вечер.

Женя накрывает на стол, доставая из шкафа самую разнообразную посуду.

Надя чистит картошку.

Женя. Жрать хочется сумасшедше!.. Между прочим, если тебе понадобится после ужина остаться с Сережей вдвоем, то я тактичненько исчезну. А Тонька дежурит в ночь…

Надя. Никому это не нужно.

Женя. Дура.

Надя (не желая продолжать этот разговор). А наверное, старые врачи были талантливей, чем мы.

Женя. Здрасьте.

Надя. Сейчас приходит ко мне больной, я его отправляю на рентген, на электрокардиограмму, требую анализы, измеряю ему давление… А раньше? Приложит доктор свое ухо к груди, к спине, пощупает живот…

Женя. Кустарщина.

Надя. Уж лучше кустарщина, чем ремесленничество.

Женя (смеется). Ох, у меня сегодня был случай! Является на прием дядечка, крепонький такой, румянец от уха до уха. Закрывать бюллетень, выписываться на работу. Не с моего участка, с соседнего, а там врач в отпуске. Ну, мне как-то неудобно только расписаться, и все. Дай, думаю, я его для солидности послушаю. Слушаю легкие, и кажется мне, что у него пневмония. Чем больше слушаю, тем больше кажется. А он стоит, улыбается. Ему смешно, что я молоденькая и слишком над ним, здоровяком, хлопочу. Отправляю его на рентген. Приходит через полчаса, приносит заключение рентгенолога: пневмония правого легкого. Я чуть не бросилась целовать этого дядечку! Пневмония, говорю ему радостно, у вас пневмония!.. (Смеется.) Такая счастливая, что поставила правильный диагноз!.. Надька, довольно чистить, я помираю с голоду, беги варить на кухню.

Надя (подымается, берет кастрюлю). И совершенно мы слепые котята, Женечка!.. А ведь через неделю получаем диплом.

Женя. Подумаешь! И так работаем врачами… Стой. Я тебя причешу.

Она подбегает к Наде и пытается причесать ее.

Надя (покорно подставив свою голову). Знаешь, какое мое самое большое желание? Выспаться! За все шесть лет выспаться. Я вчера на ночном дежурстве подсчитала: у меня недосыпу пять тысяч двести тридцать два часа…

Женя. А еще говорят, что ты добрая. Патлы у тебя жесткие.

Надя. Я не добрая. Я растерянная.

Женя. И туфли мои надень. Быстренько.