квартиры, сегодня же Юрку выгонит обратно домой к жене, и чтобы духу его здесь не было, и всех его девиц тоже...
Девушка несколько ошарашенно посмотрела в трубку, потом перевела недоуменный взгляд на Олега, но он поблагодарил ее и отпустил, не вдаваясь в подробности. Из всего услышанного Олег сделал вывод, что Тарасов Юрий Михайлович, надо полагать, сильно зашибает и именно поэтому записался на курсы к тибетскому магу, чтобы тот помог ему прийти в норму. Вряд ли такой человек может представлять интерес для преступных замыслов тибетского колдуна, но Олег вспомнил нищего осветителя Локоткова и решил не пренебрегать ничем. Поэтому он подумал немного, потом позвонил по телефону своему хорошему знакомому из милиции и в приватной беседе попросил у него двух оперативников для слежки. Пришлось кое-что рассказать приятелю по поводу тибетского мага и странной серии убийств, иначе тот не дал бы сотрудников – все же контора у них государственная, нельзя людей просто так по личной надобности гонять.
Перед ребятами Олег поставил задачу – проследить за Тарасовым в течение дня.
– Надо так надо! – пожали парни плечами и отправились на задание.
Юрий Михайлович Тарасов вышел из дома часов в одиннадцать. Вид он имел слегка потертый в старенькой курточке и стоптанных ботинках, да и на лице отражались все его вредные привычки. Простояв пятнадцать минут на остановке на пронизывающем, сыром февральском ветру, Юрий Михайлович сел в автобус маршрута 115 и поехал в Уткину Заводь. Его преследователи обрадовались, что он выбрал наземный транспорт – так можно было следить за ним на машине. В Уткиной Заводи Тарасов вышел и прошел пешком еще метров пятьсот вдоль бесконечных глухих заборов. Один парень вышел из машины и тоже отправился за Тарасовым пешком. Наконец забор кончился, и появилось достаточно новое здание – постройки примерно восьмидесятых годов. Здание было длинное, двухэтажное, в нем располагался завод электронного оборудования. Тарасов зашел в вестибюль и позвонил куда-то по местному телефону. После этого он вышел, обогнул здание, спустился на три ступеньки вниз и постучал в низенькую дверцу подвала. Его впустили и захлопнули дверь. Там Тарасов пробыл недолго и вскоре вышел с большой сумкой, потертой, как и его одежда. Судя по тому, как он морщился и кряхтел, когда нес сумку обратно к остановке автобуса, она была тяжелой.
«Наверное, воруют что-то с завода», – решили оперативники.
Опять долго ехали вслед за 115-м маршрутом, затем Тарасов пересел на трамвай и приехал на улицу подводника Герасимова, нашел там маленький двухэтажный домик – не то бывшую кочегарку, не то еще что-то хозяйственное – и позвонил в звонок на двери. Из окошка выглянуло чье-то лицо, потом скрылось, и дверь отворилась.
Теперь уже второй преследователь вышел из машины, нарочито неуверенно потоптался возле той же двери и заглянул в окно. В маленьком помещении двое рассматривали содержимое сумки. Потом один сверился со списком, удовлетворенно кивнул и отсчитал Тарасову пачку денег. Тот отслюнил от пачки сотенную и спрятал в карман, а всю пачку убрал за пазуху.
Парень еле успел отскочить от окна, потому что дверь раскрылась и выпустила радостного Тарасова, избавившегося от тяжеленной сумки. Он бодро потрусил к ближайшей станции метро, где опять-таки позвонил по телефону и устремился вниз. Пришлось ребятам разделиться и одному спускаться в метро вслед за Тарасовым. Тарасов вышел в центре, подождал прямо на улице, вскоре подъехала бежевая «девятка» (его преследователь на всякий случай записал номер), Тарасов подсел в нее на минуту и отдал толстую пачку денег водителю – полному мужчине с брезгливо оттопыренными губами.
«Все ясно: воруют с завода комплектующие, продают в какую-то мелкую фирмочку, те что-то из них собирают и продают уже изделиями. У них таким образом существенно сокращаются накладные расходы, и все довольны. Договариваются об этом заранее начальники, а чтобы не светиться, посылают этакую шестерку, – он взял, передал и ни о чем не спрашивает. Одного я только не пойму, – задумался парень, – Олегу-то какой с этого интерес?»
Он позвонил по мобильнику прямо Олегу, чтобы узнать, продолжать ли наблюдение за объектом. Олег его плохо слышал, потому что в кабинете орал телевизор. Когда же удалось докричаться, то Олег, поняв, в чем дело, рявкнул, чтобы бросали к чертовой матери Тарасова и возвращались к себе по месту работы, потому что сейчас такая кутерьма начнется – у милиции каждый сотрудник будет на счету.
Телевизионный канал ПТЦ располагался в здании, арендованном у РОНО. Прежде здесь находилась средняя школа номер 218, и самым большим помещением был, разумеется, школьный актовый зал.
В этом зале руководство канала и решило организовать всенародное прощание с любимцем публики Александром Каморным.
– Пускать всех, – распорядился Палыч, – пускай старухи пар выпустят, поглядят на своего кумира в последний раз.
Прощание было объявлено в четверг. И народ повалил. Основную массу прощающихся составляли пламенные пенсионерки и отставные военные – самый верный контингент почитателей покойного.
Алена Багун скомандовала на всякий случай снимать циркулирующую в зале публику – мол, был бы материал, а как его потом смонтировать, они со Светой разберутся. Траурный митинг, или гражданскую панихиду, назначили на два часа дня. К этому времени народные страсти несколько поутихли, самые активные пенсионеры основательно выдохлись и подустали, народу в зале стало меньше. Пал Палыч объявил митинг открытым.
Первой выпустили энергичную даму из бухгалтерии, которая славилась на канале оставшейся от советских времен страстью к общественной работе. Она обожала собирать деньги на чужие свадьбы и похороны, а также произносить прочувствованным фальшивым голосом длинные скучные речи. И сейчас она завела такую же бесконечную речь о невероятной порядочности и отзывчивости покойного, о его общественной позиции и ответственности перед зрителями канала. Алена, по причине своего молодого возраста, никогда не бывала на пленумах райкома, но сейчас, слушая энергичную даму из бухгалтерии, почувствовала себя в партийной атмосфере.
Пенсионеры, с одной стороны, услышали чтото родное, но, с другой, от длинных речей за последнее время несколько отвыкли, необходимую выносливость утратили. Алена посмотрела на лица и поняла, что все пройдет спокойно, не будет никаких эксцессов – публика на них просто уже не способна. Дождавшись конца выступления неистовой ораторши, она попросила слова.
Операторы многочисленных каналов, которые собрались снимать прощание с их бывшим коллегой, проснулись и поймали камерами одну из наиболее популярных телеведущих города. Алена, работая на контрасте, постаралась говорить коротко и выразительно. Она преподнесла слушателям покойного Каморного как выдающегося борца со спаивающей несчастный русский народ алкогольной мафией, тонко намекнула, что именно в результате этой борьбы и пал в конце концов неугомонный журналист и что родной телеканал продолжит его дело и не даст спуску служителям зеленого змия...
В самый разгар своего патетического выступления Алена боковым зрением заметила какое-то движение в окружающей толпе. Скосив глаза, она увидела, что сквозь ряды отставников и пенсионерок к ней пробирается невысокая худощавая девушка. Подумав, что это очередная поклонница Каморного, которая хочет воспользоваться случаем и высказать перед телекамерой свою великую и неразделенную любовь, Алена сделала знак глазами оператору – снимай, мол, может, потом пригодится, – и присмотрелась внимательнее.
Вблизи она увидела, что девушка не так юна, как ей показалось сначала, – скорее всего это была женщина за тридцать, только очень худая и миниатюрная. Кроме того, она показалась Алене моложе из-за своей одежды – черных облегающих джинсов и кожаной куртки «косухи» в металлических заклепках. На лице у нее было какое-то странное выражение, как будто она погружена в себя, глаза смотрели прямо не моргая, спина была неестественно выпрямлена, и двигалась она тоже как-то странно, осторожно, как будто боялась расплескать чтото у себя внутри.
Алена насторожилась: лицо, да и вся личность приближающейся женщины ей не понравились, она опасалась, что та сейчас закатит истерику перед камерой или сделает кое-что похуже. Продолжая говорить ничего не значащие слова, Алена оглянулась, но поймала только взгляд стоящей неподалеку Светы Мальковой. Та беспомощно пожала плечами, показывая, что понимает Аленины опасения, но сделать ничего не может – девица уже слишком близко, нельзя оттаскивать ее прямо перед камерами. Алене стало
