будет никакого падения. Собрав волю в кулак, я заставил себя прыгнуть и почувствовал, как тело стало невесомым. Руки непроизвольно дёрнулись, пытаясь ухватиться за пустоту, но я тут же вернул контроль.
— Бывает, — сказал капитан. — Это реакция на перепад гравитации. У некоторых это и не проходит.
— Да, понял, — ответил я, чувствуя, что мгновенно вспотел. — Белоусов уже вышел?
— Нет, готовится к выходу. Попробуй передвигаться с помощью двигателей. Работал с ними?
— Пока нет, — ответил я и схватил джойстики. Рукоятки ходили легко, и двигатели слушались хорошо, обеспечивая плавный ход. Главное при этом было не закружиться или не пережечь фал. И хотя тот сделан из огнеупорного материала, подумалось, что необходимо следить ещё и за этим. Сначала кажется всё таким простым, а при приближении обнаруживается множество мелких проблем, о которых и не догадывался.
Двери шлюза второго разведчика разошлись и выпустили маленькую фигурку. Очевидно, это Белоусов. Я наблюдал за его движением и с белой завистью понял, насколько хорошо он управляет движением: никаких рывков и лишних поворотов.
— Что у нас с объектом? — услышал я голос археолога, но спрашивал он не меня. Общий канал связи так и оставался открытым.
— Пока ничего нового, — ответил Ренор.
— Степанов, следуй за мной, — на этот раз учёный обратил на меня внимание. — Торопиться не будем, сначала просто приблизимся на двадцать метров.
— Если что-нибудь заметите опасное, сразу возвращайтесь, — снова напомнил о себе руководитель Научной Группы.
«Знать бы ещё как выглядит это «опасное», — подумал я и ответил. — «Очевидно, нечто круглое».
Наверное, эта мысль отвлекла меня, и я почувствовал себя раскованнее и увереннее. В конце концов, надо оправдать возложенное доверие, а не заниматься рефлексиями.
Я и Белоусов приближались к шару. Разведчики зависли на расстоянии двухсот метров от него, но артефакт пока нельзя было разглядеть невооружённым глазом, а направлять на него огни никто не предлагал. Вообще мы старались «фонить» как можно меньше, а потому я ориентировался по данным навигационных приборов, которые проецировали изображение прямо на стекло.
До артефакта осталось всего пятьдесят метров, когда я заметил его. Он чернел на фоне пелены космоса и притягивал взгляд, но совсем не так, как привлёк меня разведчик-близнец. Там была красота дизайна, а здесь красота скрытой силы и манящая загадка. Я не заметил, когда притормозил Белоусов, чуть отстав от меня. Непреодолимо влекло к этому шару. Тайна звала меня, притягивала физически. Смутно помнится, что кто-то кричал по радио, но для меня это был лишь фон, назойливая трель комаров.
Вот расстояние сократилось настолько, что уже можно было разглядеть на поверхности шара своё отражение, чуть искривлённое неровностью идеального зеркала. Я подлетал всё ближе и ближе, чувствуя, как растворяюсь в мироздании. Рука сама протянулась к загадке, и даже через толщу перчатки скафандра ощущалось тепло живого существа. Теперь я уже не Юрий Степанов. Нет. Я видел окружающее меня пространство во все стороны одновременно, во всех диапазонах. Эта картина застыла перед взором калейдоскопом неведомых цветов. Я видел, как из неведомых сознанию глубин формируется реальность. Это волшебство вселенской игры завораживало больше, чем всё, что я когда-либо узнавал, больше, чем вопрос происхождения шара.
Ощущение пространства потерялось, хотя я чувствовал, как меня куда-то засасывает, но не сопротивлялся, потому что не видел угрозы. Совсем наоборот, это было приятно, словно тебя прижимала к груди мать, любящая и добрая — идеал, видимый только из детства, прижимает с такой нежностью, что ты растворяешься в ней…
Глава 9. Контакт
Рывок вернул меня в реальность. Я лежал на полу в ярко освещённом помещении и не понимал, как попал сюда.
Я поднялся, ощущая тяжесть снаряжения, и посмотрел налево, а затем направо: в обе стороны уходил длинный коридор, стены которого мягко светились. Сначала я подумал, что нахожусь на «Звездном Ястребе», но если так, то почему моим последним воспоминанием было приближение к артефакту, причём его зов казался настолько сильным, что я потерял ощущение реальности происходящего. Паника начала подкрадываться ко мне. Руки дрожали, мысли лихорадочно метались. Неужели я внутри шара? Если так, то выстраивая реальность из моих воспоминаний, артефакт не проявил никакой творческой активности — всё это точная копия коридоров Ястреба. Но тогда возникают логичные замечания: почему трос не вытянул меня?
Я посмотрел на фал и похолодел: кончался он примерно в десяти сантиметрах. Ровные края указывали на то, что его не пережгли или обрезали, но что могло «разорвать» трос толщиной три сантиметра из материала, способного выдержать невероятные нагрузки?
Ещё одно загадочное обстоятельство: почему виден коридор, если размеры шара гораздо меньше? Здесь какое-то сжатие пространства? Одни вопросы и самый главный: почему я здесь? Почему именно я? Надеюсь, случайность — не люблю, когда мною манипулируют.
— Эй, вы меня слышите? — произнёс я в гарнитуру, но, как и следовало ожидать, никто не ответил. Я попробовал докричаться ещё раз, но тщетно.
«Итак, — подумал я, пытаясь мыслить хладнокровно, — выбор у меня, как у Ивана-царевича. Налево пойдёшь — коня потеряешь, на право — смерть найдёшь, а прямо пойдёшь — на стену наткнёшься», — попытался я себя взбодрить. Как ни странно, получилось. Налево ходить неприлично, направо — страшно, а прямо — бесполезно. И тут возник вопрос: а не так ли уж бесполезно? Если всё, что окружает меня — некое подобие виртуальной реальности, выстроенной по моим воспоминаниям, то стоит попробовать подумать, что именно эта дорога ведёт к ответам на мои вопросы.
Я сделал шаг вперёд, и произошло чудо: стена растворилась, и передо мной расстелился ещё один путь, заканчивающийся дверью. Жутковато было осознавать хрупкость окружающей реальности, ведь даже в виртуалке созданный мир не казался столь реальным! Там, если приглядеться, можно было заметить крошечные отличия от реальности, а здесь… Нет, жутковато, словно я попал в какую-то капсулу, как застрявший муравей в янтаре, но пришлось снова задавить рождающуюся панику: «Ну надо же, сам создал этот путь, а теперь боюсь пройти по нему. Необоснованные страхи всё, наговариваю себе…» Помогло. Теперь можно идти дальше, и хоть передвигаться было неудобно, но меня это не беспокоило: хотелось узнать, зачем я здесь.
Дверь отошла в сторону с тихим журчанием механизмов. Помещение, находящееся за ней, напоминало рубку. У обзорного экрана горели огоньки панелей. Слева висела голографическая доска, а капитанское кресло оказалось повёрнуто к выходу, словно ожидая своего хозяина.
Я так и остановился на пороге, не решаясь войти. Потом подумалось, что не мешало бы проявить толику вежливости:
— Здравствуйте. Извините, что потревожил. Я хотел бы поговорить.
Понятно, что глупо звучали слова, но других не нашлось. Разумеется, никто не ответил, и я, застыв в напряжённом ожидании, прислушивался к тихому шуршанию несуществующей аппаратуры. Текущее положение казалось мне абсурдным: если пригласили зайти, то почему никто не встречает? Где хозяин этого… разума?!
— Есть здесь кто? Я хочу поговорить!
Кресло слегка качнулось. Сначала пришла мысль, что мне просто показалось, но затем оно дернулось второй раз. Меня приглашали сесть?
Я сделал несколько нерешительных шагов, застыв посередине «рубки», ничего не происходило, и тогда я осмелился сесть в кресло. Оно с трудом вместило меня, не потому, что было узким, наоборот, это я
