Штатив от капельницы упал на пол, когда молодой врач бросилась к столу и встала над пациентом, широко расставив ноги. Судя по одежде и возрасту — ординатор, а судя по движениям и подтянутой фигурке — спортсменка.
Резкими толчками, ведя счет от одного до пяти, она стала массировать грудину пациента снова и снова. На второй цифре «пять» голос сломался, взлетев на октаву.
— Дефибриллятор заряжен на сорок! — выкрикнула медсестра.
Ординатор спрыгнула со стола, схватила пластины с ярко-оранжевыми проводами и положила мальчику на грудь: одну под сердце, другую у правого плеча.
— Готово! — крикнула она, и первый электрический разряд прошил пациента.
Генри ожидал, что тело мальчика перетряхнет как следует, но ошибся: только легкая волна пробежала по плечам и грудной клетке. Все повернулись к мониторам.
— Изменений нет! — вскричала ординатор и прыгнула на операционный стол с быстротой и грацией ягуара. Ее кулак с неукротимой энергией ритмично давил на грудину.
Медсестра в пожарном порядке выхватывала из ящичков шприцы и пузырьки с лекарствами; медбрат с идиотским кольцом в носу и оранжевой прической «шипы» что-то впрыскивал в катетер и уже держал в зубах очередной шприц.
Взгляд Маккены скользнул по Барнсдейлу и остановился на Фагане.
— Калеб, что тебе известно об этом пациенте?
— Боюсь, еще меньше, чем тебе. Мне позвонили из клиники. Сказали, что отправляют мальчика сюда, к вам, и состояние его стабильно.
Барнсдейл бросил взгляд на настенные часы — большие, механические, с маятником и стрелками. Как раньше в школах.
Дополнительная красная стрелка напоминала об истекшем времени и приближалась к цифре «три»: пациенту присвоили код пятнадцать минут назад.
Когда Барнсдейл повернулся, на него смотрел Фаган.
— Генри, а ты-то что тут делаешь? — удивленно спросил он.
Барнсдейл кивнул подбородком в сторону Маккены:
— Вот кого надо бы спросить. Беспорядки в холле на его совести.
Фаган вопросительно посмотрел на Генри, затем гневно прищурился:
— Может, ты и не заметил, но на операционном столе цепляется за жизнь мальчик. Из последних сил. Так что твои дела подождут.
Притворно уступая, Барнсдейл взглянул на Хосе Чаку.
Тайная волна облегчения окатила Генри: мальчик умирал.
Направляясь к выходу, он услышал голос из динамика интеркома:
— Доктор Маккена, я знаю, что вы очень заняты. Довожу до вашего сведения: вам дважды звонила доктор Тарталья, около пяти часов. Сказала, что нужно поговорить. Дело очень важное…
Меган охватили мрачные предчувствия. Она взглянула на Маккену: ни намека на капитуляцию, никаких эмоций.
Правда, и остальные были столь же бесстрастны, следуя приказам, выполняя работу. Вот только поубавилась интенсивность, мало-помалу улетучивался адреналин, повторялись утомительные движения. Чистую энергию, которая была вначале, подменил монотонный ритм.
Но даже тот факт, что ничего не получалось и вряд ли получится, не мог заставить сложить руки. Кто-то должен принять нелегкое решение.
— Сколько времени прошло? — спросил Маккена.
Сьюзен посмотрела на часы.
— Двадцать семь минут. Но после электрического разряда я пустила часы с небольшой задержкой.
— Хочет кто-нибудь попробовать другие варианты?
Ответ был известен, но эпоха судебных процессов требовала, чтобы вопрос был задан. Угроза судебного иска против врача, допустившего преступную небрежность при лечении больного, перевернула медицину. Докторам приходилось учитывать, что позднее — причем свои же — могут спохватиться: мол, сделано не все, что в их силах, или стоило попробовать как-то иначе. Любую зацепку кропотливо раздуют юристы, начнут копать и в широкой, глубокой могиле похоронят всю команду.
Меган вслед за Люком посмотрела на каждого. Медсестра и медбрат опустили глаза. Анестезиолог пожала плечами. Доктор Фаган отрицательно покачал головой.
Когда пришел черед Меган, она в поисках вдохновения посмотрела на Хосе, на мониторы — зная, что тщетно, — и покачала головой.
Сьюзен без колебаний обошла операционный стол и выключила тревожные сигналы.
Глаза Меган увлажнились. Нет, она не собиралась плакать. Только не сейчас.
Сьюзен, похлопав ее по руке, изрекла:
— Не переживай.
В комнате повисла неловкая тишина. С тела Хосе убирались трубки и провода, оборудование откатывалось к стене. Кто-то пробормотал: «Мы сделали все, что могли». Его уже не слушали.
Люк предложил всем «переговорить». Меган отказалась.
Медленно, гуськом люди покидали операционную, пока она стояла рядом с Хосе.
Через несколько минут Меган осталась одна. Тело мальчика приняло жутковато-бледный вид. Она взяла неуклюже свисавшую руку, долго держала. Затем положила ее вдоль туловища и накрыла труп простыней.
Влага, наполнявшая глаза, пролилась слезами. Ее затрясло; она ухватилась за край стола, чтобы не упасть. Слезы уже градом катились по щекам; она безутешно рыдала.
Меган жалела и Хосе, и себя, отчего становилась еще несчастнее — беззащитной и ненужной. Ну почему она вдруг решила, что может спасать человеческие жизни?
— Меган?
Утеревшись рукавом халата, она обернулась: это был Люк.
— Тебе помочь?
Меган попыталась улыбнуться.
— О, разве я так плохо выгляжу? — сквозь слезы сказала она хриплым голосом и заметила, что он смотрит на нее изучающим взглядом.
— Кому-то нужно поговорить с семьей. Ты готова?
— С семьей?
— С его матерью. Они прилетели вместе, и сейчас она в переговорной.
Меган до боли прикусила нижнюю губу. Слезы не прекращались.
— Может, я? — предложил Люк.
Она махнула рукой:
— Нет, не надо.
— С тобой…
— Я смогу, — перебила она.
Люк поднял руки, сдаваясь:
— Ну хорошо… Как знаешь.
Через плечо он посмотрел на тело Хосе.
— Подожди еще чуть-чуть…
Люк повернулся, чтобы выйти, и внезапно остановился. На экране монитора остался рентгеновский снимок грудной клетки. Люк подошел ближе. Через полминуты Меган затревожилась:
— Что видишь?
Люк неотрывно смотрел на снимок.
— Совсем забыл: матери надо сказать, что будет проводиться вскрытие. Причина смерти неизвестна, и дело автоматически переходит к следователю-коронеру.
Меган стало подташнивать.
