как лягушка.
Час марша, десять-пятнадцать минут отдыха. И так, в жару, шесть часов подряд. По карте рота прошла около двадцати трех километров. На деле гораздо больше. Слава богу, встретились оплывшие глинобитные стены, заросли узловатых кустов, хоть какая-то тень. Арзаев решил пересидеть здесь до темноты. «Стемнеет, сделаем «ход конем», вот сюда. Это еще километров шесть», – показал он на зеленую полоску на карте-двухкилометровке.
Расположились, выставили посты. Астманов расстелил кусок плотного брезента – своей полевой койки. На брезенте можно было растянуться, не боясь членистоногих обитателей пустыни. Вчера он натер его куском свежей овчины. Запах овечьего жиропота отгоняет фаланг и скорпионов. Астманов видел сам, как оголодавшие за зиму овцы запросто пожирают насекомых вместе с травой, особенно во время весеннего окота.
Ночь в пустыне накатывает сразу. И только заблестела первая звезда, Арзаев дал команду на выдвижение. Покидая стоянку, замыкание запалило четыре костра, побросав в них пустые жестянки сухого пайка. Пламя, запах сгорающего жира могли отвлечь внимание соглядатаев, если таковые были.
Два часа форсированного марша – и десантники, перебежав через грунтовое шоссе, залегли вкруговую в пологой сухой канаве. Около часу ночи по дороге прошли две грузовые «Тойоты». Но еще когда издали послышался звук моторов, Арзаев предупредил:
– Не трогать. Не вскрываться. Возможно, разведка. Им некуда отходить.
Он не ошибся. Разве что «духи» оказались тоже не лыком шиты. «Тойоты» попытались проскочить назад в предрассветных сумерках, когда рота разворачивалась на околице Хош-тепа. Афганцы горохом посыпались из кабин и кузовов и опрометью кинулись в кишлак. Оружия у них не было. А десантников ждал облом – рота уперлась в арык метра три шириной. И пошли прыжки. Кто удачно, кто в воду, кто по колено в грязь. Это у кого какой вес был за плечами.
– Форсирование водной преграды по воздуху, – съязвил Арзаев, видя, как из арыка, по колено в грязи, выбирается один из взводных.
За арыком – оплывший дувал. Присели, огляделись. Как идти, как досматривать, вызывать подмогу – все это было условлено заранее. Астманов присоединился к группе высокого, крепкого старшего лейтенанта. С ним было пять или шесть разведчиков… Накачанные, увешанные оружием.
Хош-тепа встретила тревожной тишиной. Внимание разведчиков привлек дом с двустворчатыми резными воротами. По земле, усеянной сухим конским и верблюжьим навозом, Астманов понял, перед ними – караван-сарай.
Разведчики прижались к дувалу по обеим сторонам ворот. Офицер кивнул – дюжий боец с силой ударил плечом в створку, отскочил. «Сезам» отворился. Никто и не думал оказывать сопротивление. Да сделай здесь кто-либо просто резкое движение – поднялась бы пальба, полетели гранаты. Но вместо кровожадных душманов на разведчиков печально и гордо взирали отдыхающие верблюды. По бокам «кораблей пустыни» бугрились полосатые тюки…
На первом этаже, в большой комнате, чайники, еще теплые, куски лепешек, пиалки, кишмиш, засахаренные орешки. Сбежали постояльцы и хозяева и чай не допили….
Астманова заинтересовала резная дверца под лестницей. Приоткрыв ее, он осторожно шагнул в полумрак. А дальше случилось то, что случается с дураками: дверь, как-то ехидно скрипнув, затворилась, и он оказался в полной темноте. Не успел Астманов повернуться, как от мощного удара дверное полотно развалилось, и в бок, очень чувствительно, уперся ствол «РПК».
– Я же мог вас в решето, – стал выговаривать Астманову бледный сержант, – слышу, дверь скрипнула, а ведь туда никто не заходил. Я же мог и через дверь…
Вот так. И позже, уже учась на чужих, нередко трагических ошибках, Астманов сделал вывод: в боевой ситуации пусть твой сосед видит и знает, где ты есть. Отошел – предупреди. А то свои же влепят по полной программе. Так бывало. И в Афгане, и позже, в Чечне. К сожалению, случалось, причем с опытными людьми. Особенно ночью. И пароль не поможет. Лучше предупредить: «Ваня, я вот за тем бугорком присяду».
На втором этаже, в «чистой половине» – паласы, лавки, низкий столик. А на нем красуется «Шарп», двухкассетник, большой, как чемодан. Засомневались десантники: забрать? А может быть, ловушка? Заминировали? Выстрелом сбили со стола – жаль, хорошая машина была, безвредной оказалась. В другой магнитофон, попроще, «Санио», не стреляли, рассматривали, удивляясь оформлению – на родине такого не делали…
Астманов понял, что своим присутствием мешает решению сложного вопроса: «Брать или не брать». Не место было для морали. У каждого свой «божий страх» в душе, свои убеждения. И формируются они не в бою (здесь вообще ни черта не формируется, а скорее трещит по швам), а в теплых мамкиных руках, при любящем отце.
Промышляя в домах на «зачистках» и «реализациях», солдаты повторяли то, что видели на примере своих командиров. Брал командир – брал солдат. Начальник мог еще и посоветовать, что брать. Ну, скажем, для хозяйства в части. Бедно ведь жила армия. Сарбозы, те гребли все, что под руку подвернется! У них грабеж мирного населения за грех не считался. Потом ведь и мы привыкли, а в Чечне так это традицией стало. И ничего…
Во дворе тем временем шла проверка тюков. В них, безжалостно распоротых, не оказалось ничего, кроме фисташек. А бойцы, к ним присоединилась еще одна группа, усиленно искали оружие. Переворачивали все вверх дном в этом уютном дворике. Астманов понял: настала пора подкидывать «дезу».
– Не будет здесь оружия. Не там ищете. Смотрите под крышей.
Двое десантников вняли его совету и очень скоро обнаружили старый штык-нож от немецкой винтовки и парочку крестьянских ножей со сточенными на нет лезвиями. Тем временем Астманов обошел сарай с другой стороны и быстренько выгрузил содержимое ранца, затолкав сверток с пистолетами и прочим снаряжением поглубже в камышовую кровлю.
– А откуда вы знаете, что здесь ножи были?
– Все деревенские – одинаковы. Мужик в Рязани тоже нож под стреху сарая прячет. Вы этот сарай получше осмотрите, только осторожней, внимательней.
На этот раз совету Астманова вняли с большим энтузиазмом и дружно стали ворошить кровлю под руководством взводного.
В дальнем углу двора тоже наметилось оживление. Кто-то опрокинул большой луженый кувшин и вытряс его содержимое.
– А это что, монеты какие-то? Почему в кувшине? – Бойцы сгрудились, рассматривая бусы из лазурита и граната, витые серебряные поручни и старинные монетки с припаянными ушками.
Астманов возблагодарил небо за возможность отойти от сарайчика, так правдоподобнее будет выглядеть определяющая находка:
– Ну, где женщины свое богатство прячут? В кастрюлях да ведрах. Так и здесь. Оставьте это. Ценности не имеет…. Бирюза или лазурит скорее всего. А монетки они в косы вплетают… Девичьи «секреты».
По скучному виду Арзаева и Самко, возникших в воротах, Астманов понял, что Хош-тепа не выдала своих секретов пришельцам. Тем более интересна будет находка, только вот что-то тянут. Неужели самому придется «обнаружить»? Зря беспокоился: за сарайчиком послышались оживленные голоса, потом выстрел. Эх, мать твою… Попробовали пистолет. Только бы не убили друг друга!
Трофеи разложили на крышке колодца. К пистолетам, пусть и разряженным его же рукою, Арзаев прикасаться запретил.
– Ну, что скажете, бояре, – Марат задумчиво разглядывал квадратик афганской карты. – Это наш участок. Вот отметка странная, видите, как стрелка выдавлена, к Шибакли, а здесь у высотки, полукруг… Ногтем, что ли, продавили? Что скажете?
– Давай сложим «куски». «Тойоты» грузовые. Владельцы бежали. Бежит – значит виновен? Неубедительно? Хорошо. Такие пистолеты у простого «духа» не водятся, карта ему, местному, не нужна. Бланки свежие совсем. Вот и вывод: здесь работали серьезные люди, шли с караваном, очень хотели попасть на Шибакли или на высоту. Чьи «аусвайсы», Леша? – Самко протянул Астманову зеленую книжицу.
