трехстах по прямой. Связываться с «зелеными фуражками», памятуя их принадлежность к КГБ, Астманову не хотелось. И все же он рискнул.
Командировка была выписана в Душанбе, где пережила свою историю горно-вьючная отдельная рота. Редкие и по тем-то временам эмблемы носил ее личный состав – подковы с перекрещенными саблями. К военному реликту были добавлены городской военкомат и отдельная радиолокационная рота на перевале Хабуробад. Оттуда Астманов намеревался попутным транспортом попасть в Хорог. А вот дальше план не прописывался, и он решил, что осмотрится на местности, в столице Горного Бадахшана. Вплоть до Хабуробада все шло отлично, но, едва на попутном грузовике с картошкой Астманов спустился в Калай- Хумб, случилось то, что должно было случиться. Водитель, вертлявый памирец, болтавший всю дорогу о красотах Бадахшана, остановил машину у пограничного КПП при въезде в городок, прилепившийся на дне гигантского каменного кувшина. Ночь Астманов провел в этой ловушке, оценив гостеприимство пограничников и их любознательность. На следующий день он побывал в Хороге, в погранкомендатуре, где оставил еще одно письменное объяснение, и его сопроводили в местный аэропорт на «АН-24», вылетающий в Душанбе. Самым захватывающим воспоминанием остались взлет над обрывом с кипящей рекой и лавирование самолета среди набегающих скал. В редакции Астманова ждали «телега», определившая его вояж как злостное нарушение режима погранзоны, укоры редактора и… капитан Самко. Прошлое воскресло, как только Астманов приблизился к цели, и не в самом приятном обличье. Тем не менее офицеры дружески обнялись.
– Можем мы где-нибудь поговорить?
– Разумеется, Яша. И поговорить, и выпить. Давай в «Голубые купола»?
«Голубые купола» – воистину исторический памятник Узбекистана. Прекрасное кафе в центре Ташкента, а плов и шашлык в этом городе были везде хороши.
– Ну, капитан, за встречу. – Астманов опрокинул пиалу с изрядной порцией местного коньяка, маслянистого и в принципе не уступающего хорошим дадастанским маркам. – Пей, Яша, штука знатная.
– Не могу. Начальство не одобряет. Сейчас же, сам знаешь, борьба с этим делом.
– Ага, с плодово-ягодной бормотухой и виноградниками заодно.
Самко поморщился: Астманов, хоть и без прямых указаний на лица, вел крамольные речи. Борьба с Бахусом шла по указанию очередного генсека КПСС и главы государства по совместительству.
– А у нас, Яша, – Астманов снова налил, как полагается, – это дело не преследуется. Вот редактор знает, что после его внушений я пойду и жахну. А вечером и к нему явлюсь, и с ним добавлю.
– Леша, да на ваших ребят, по пьяному делу, знаешь, сколько жалоб? В гостинице «Россия» такой бардак развели. А там, между прочим, иностранцы. Ну кто орал, что мечта его жизни переспать с негритянкой? Какая, на хер, негритянка? Переводчица из пакистанского посольства, бакалавр славяноведения. Так ваш герой в нее еще пальцем тыкал.
Астманов засмеялся. Ну, был такой случай…
– А ты не смейся. У вас же разврат сплошной. Девок по кабинетам и своих, и чужих пользуете. Переспали со всеми женами.
Астманов, с набитым ртом, проворчал:
– Все знаете! Тебе еще и я нужен? Или приказали узнать, что я делал в Калай-Хумбе?
– Я знаю, что ты там делал. И пока не затем пришел. Как источник ты мне не нужен. Хочешь пример? В известном тебе кабинете, на втором этаже, подняли письменный стол на катушки от ролей газетных. Зачем? Чтобы трахаться на столе было удобней. Под свой рост. И про это у меня есть бумага. Так что «внештатный» мне не нужен. У вас там банка с пауками, ты это на себе уже испытал. Или рассказать, что ты в госпитале лечил под видом простуды? Твои же коллеги и сдали.
– Мое дело… Чего ты хочешь?
– Будешь слушать? Тебе с кем удобнее разговаривать? Не я, так другого пошлют. Чтобы ты знал – я назначен куратором редакции. Мой участок.
– Я весь внимание, товарищ участковый контрразведчик. Но учти, я буду слушать, а говорить – это как получится.
– Сейчас заговоришь… В ближайшее время, может быть завтра-послезавтра, в редакции арестуют нескольких старших офицеров. Валютные сделки, наркотики. И в очень внушительных размерах. Успешно катались через Тузель два года. И вышли на них случайно – взяли таможенника с наркотой, а тот и признался, для облегчения, что пару раз просили его организовать коридор для военных корреспондентов. А дальше – дело техники.
– Клянусь, я в эти игры не играю… После Сары-тепа, разумеется. – Астманов шутливо поднял руки, а сам вмиг протрезвел. – Кто замешан, скажешь, или секрет?
– Для троих уже не секрет. Они знают, что их арестуют. Но есть еще к этому делу причастные. Мне дали сутки – найти того, кто выходил на контакт с таможней. Знаю на сто процентов одно – это офицер из редакции. Давай прямо: есть еще капсулы? Не хочешь сам – дай мне это зелье. Не торопись… Я тебе сказал, что времена меняются. Могут вспомнить и афганца, того, что исчез в Кундузе. И про то, как ты месяц болтался вроде в Хосте, а на самом деле там ли? А не в Читрал тебя с Исматом занесло? Не торопись отказываться. Наше время наступает, Леша. Ты вот, когда вместо Горбачев «Гробачев» написал, так я тебя вытащил и благодарности не просил. А топили тебя свои, войсковые.
– Вон оно как! Вспомнил. Только я не писал. Я, дурак, не читал.
История была и в самом деле замечательная. Вычитывая номер «Фрунзевца» с очередной гигантской речью генсека КПСС, второй дежурный пришел к Астманову с верноподданническим замечанием, дескать, фамилия лидера под одной из цитат набрана мелковато, прописным «корпусом», а надо было бы «цицеро» полужирным. Астманов согласился и послал бдительного старшего лейтенанта в цех, перебрать строку. А там, справедливо полагая, что в два часа ночи рабочий день закончился, наборщица с редким именем Калина уже накатила стакан-другой водочки в компании с верстальщиками. Ну и набрала строку. А верстальщики ее вставили, стереотип отлили и ротацию запустили. И пошел тираж в войска с фамилией ГРОБАЧЕВ. И повезли пудовые пачки газет поезда, самолеты и военные машины по всему необъятному ТуркВО. Слава богу, большую часть тиража успели выловить. Потом за этой газетой гонялись, как за романом «Мастер и Маргарита», и все просили рассказать, что же в ней запретного? Астманову, к его и к всеобщему удивлению, даже выговора в карточку взысканий не занесли.
– Ну, и как же ты меня отмазывал? Оправдания-то не было на деле.
– Видишь ли, «Гробачевым» Михаила Сергеевича издевательски назвали в некоторых зарубежных русских изданиях. Пророчат, что он страну угробит. Естественно, возникло предположение, что ты впаял ошибку намеренно. Я же представил другой аргумент: ты был бессменным дежурным на всех ответственных номерах по приказу редактора, и ни одного сбоя, только благодарности – это раз, во-вторых, переброска «р» и «о» при наборе – самая типичная ошибка. А шеф у нас в армейскую юность телеграфистом был. Да и Калину вашу прокачали. Алкоголичка – и все тут.
– Капсул нет… Расправь брови. Нет и все. Я постараюсь тебе помочь. Другие средства имеются.
– Да, я должен тебя предупредить: не лезь ты на границу. Там свои законы. Я не сумею помочь. Придется все выкладывать. Да и то, поверят ли?
– Нет. Мне никто не поверит, кроме вас троих. И то по одному эпизоду, – серьезно сказал Астманов. – Буду упорствовать – в психушку загонят, так? Или лучше молчать?
– Не знаю, тут был один случай. Молчал парень до конца. Ему все рассказали, прочитали. Так молча и пулю принял в затылок.
– Большое человеческое спасибо, дорогой друг! Завтра в это время вот на этой скамейке, а может быть, на той. Но здесь, и только здесь, в девять часов утра. – Астманов налил полную пиалу темно-золотистой жидкости и выпил, как человек, окончивший трудное дело. И плов доел, с охотой, как после большой работы. А между прочим, труды были впереди. Но зачем же щам пропадать? «Они же соленые». Классика! Тургенев.
Насчет капсул Астманов соврал. Последние две он пустил на анализ, по старым связям – росли люди, и бывший одноклассник стал восходящей звездой на узком небосклоне кристаллохимии. Теперь Астманов мог изготовить неплохой «сенсибилизатор» за день на кухне, если не очищать от примесей, медленно, через фарфоровые фильтры. Но «ядохимическое» светило искренне призналось, что «грязный» препарат –
