Знал ли Сталин военное дело? С горечью признавался он себе, что нет, не знал. Его пребывание в гражданскую войну в качестве члена военного совета на двух фронтах — Царицынском и Юго-Западном особых лавров ему не снискало, оба раза его с фронтов отзывали. Ленин призывал своих более молодых соратников овладевать военными знаниями, но Сталина они, честно говоря, мало интересовали. После смерти Фрунзе по рекомендации Сталина во главе обороны страны был поставлен его старый сподвижник по Царицыну Ворошилов, который с общими политическими задачами руководства кое-как справлялся, но от стратегического или даже оперативно-тактического искусства был далек. Этим занимались его заместители: Тухачевский, Егоров и другие. Год тому назад Сталин был вынужден снять Ворошилова с должности наркома обороны, ибо война с малюсенькой Финляндией шла таким позорным образом, были понесены такие потери, что ему, товарищу Сталину, пришлось вмешаться и поправлять дела. Правда, Ворошилов позволил себе бестактность, заявив, что, дескать, с кем воевать, если руководителей в Красной Армии не осталось — всех репрессировали. Однако Сталин быстро поставил его на место — освободил от руководства. Но действительно, на кого опереться, кто понесет бремя ответственности в войне с Германией? Сейчас, в этот сумеречный час наивысшей опасности, он вдруг четко осознал, что Ворошилов- то был прав — лучших кадров более не существовало. Но с другой стороны, мог ли он доверять тем, кто все годы гражданской войны находились под руководством и влиянием Троцкого, по настоянию которого его, Сталина, ЦК отзывал с фронтов? До поры до времени он терпел засилье в Красной Армии всех этих подчиненных врага народа Троцкого, а их в гражданскую войну скопилось немало: семьдесят тысяч бывших царских офицеров и двести пятьдесят генералов. Правда, что такое двести пятьдесят? Какие-то двадцать процентов от их числа в царской армии: всего было их в той тысяча двести. Что-что, но цифры были коньком товарища Сталина.
Получив «доказательства измены» Тухачевского, Якира, Уборевича, их якобы преступных связей с немецкими генералами, Сталин решил распрощаться с ними. Ниточка потянулась дальше к Блюхеру, Егорову, Дыбенко… Так надо было, думал тогда Сталин, нечего держать рядом с собой тех, кто в любой момент мог произвести военный переворот. Ничего, замену мы им нашли: повысили в званиях и должностях других товарищей, оказали им доверие. Командуйте! И то, что в армии этот номер не пройдет, Сталину было невдомек. Он смотрел на военных как на игру в солдатики, как на винтики: вывернул один, ввернул в это же место другой, машина функционирует, солдатики маршируют и ладно. Он полагал, что главное — это его, сталинское, благорасположение и дело пойдет… О том, что с материально-техническим обеспечением в Красной Армии дела обстоят неважно, он узнал во время гражданской войны в Испании и при неудачных попытках прорыва линии Маннергейма в Финляндии: наши танки горели как свечи, истребители оказались по сравнению с немецкими тихоходными, артиллерия нуждалась в совершенствовании, автоматического стрелкового оружия на вооружении практически не было. И вновь, который раз, он стал выправлять положение, теперь уже по части вооружения. И выправил. Только его, сталинская, воля могла за прошедшие два года перестроить оборонную промышленность. Только по его инициативе могли быть разработаны новые образцы танков, самолетов, орудий, автоматов. А ведь некоторые конструкторы стали уводить творческую мысль от актуальных видов вооружения в пустопорожние искания, углубились в создание каких-то там никому не нужных ракет, реактивных снарядов. Как докладывал Берия, их действия граничили с вредительством. Берия называл их пофамильно: Королев, Ланге… нет — Лангемак. Тоже, верно, из немцев или латышей. Сталин потер виски. Хорошо, что их изолировали, а то насочиняли бы всяких утопий. Берия прав: нечего было плодить в армии целую внутреннюю армию инородцев — всех этих поляков, латышей, немцев, евреев. Нечего с ними носиться, как это делал Троцкий. Три четверти комсостава были из военспецов! Вот дожили до чего! Слава богу, что удалось и с Троцким покончить навсегда, больше не будет путаться под ногами. На место выпавших псевдогероев нашли же мы новых товарищей. И ничего — справляются.
Но Гитлер, Гитлер — сволочь! Предложил пакт. Что же было делать? Не пойти на это предложение? Пошли, выхода не было. Но как я мог ему поверить? Поверить в сильную Германию как противовесу в Европе империалистическим амбициям Англии и гнилой от демократизма Франции? То, что соглашение долго не протянется, было ясно с самого начала, но что менее двух лет… А я не успел подготовить армии ни к упреждающему удару, ни к обороне. За это время он достиг многого, подлец! Пактом обезопасил себя от нашего противодействия при вторжении в Польшу, даже теоретически — от оказания нами помощи в случае войны Франции, гарантировал наше невмешательство при всех своих европейских авантюрах, от Голландии до Балкан. Конечно, хорошо, что мы оказались в стороне от войны. Нет, я ему никогда не верил.
Не верил? Сталин задумался. Но если не верил ему, Гитлеру, то почему не принимал во внимание все эти предупреждения? Они же подтверждали, что Гитлеру верить нельзя. Значит верил. Он горестно вздохнул… Вспомнил горячку тех августовских дней тридцать девятого в Москве. Англичане и французы вели на переговорах фальшивую игру, вертели задами, сволочи. Гитлер настаивал на заключении пакта о ненападении. Он рвался в Польшу, аналогичные пакты с Францией и Англией он подписал, и они покоились у него в кармане. 26 августа он должен был начать войну с Польшей, а договора с товарищем Сталиным, гарантирующего невмешательство в его очередную авантюру, у него не было. Пока не было. Еще утром 19 августа послу фон Шулленбургу было сказано, чтобы Риббентроп не появлялся в Москве, однако после обеда Сталин велел передать, чтобы тот приехал двадцать шестого. Он, вождь советского народа, не знал что и делать и метался, как тигр в клетке. Гитлер, подлец, тонко рассчитал: англичане и французы пусть убираются со сцены в Москве, появится он, фюрер. Он выжал из Сталина пакт о ненападении, как сок из лимона. Еще бы! Его немецкие танки разогревали моторы на польской границе — для них пройти Польшу и оказаться прямиком на советских рубежах не составляло проблемы. Гитлер 21 августа прислал телеграмму Сталину — примите Риббентропа двадцать второго, не позднее двадцать третьего заключаем пакт и никакого там, надо понимать, двадцать шестого. Польша окончательно обнаглела, нам двадцать шестого в бой! И в тот же день, двадцать первого он, Сталин, сдался: ладно, пусть Риббентроп прибудет двадцать третьего, черт с ним!
Тот свалился с неба, как будто его отстегнули от лонжи у купола цирка, где он болтался почти неделю ожидания. Приземлился в простреленном насквозь кем-то из наших олухов-зенитчиков самолете со свастиками на крыльях. Немцы так дрожали в предвкушении брачного союза со Сталиным, то бишь в подписании пакта, что даже не пискнули, что их министра иностранных дел чуть не отправили к праотцам по дороге к вожделенной цели. Горячка была так велика, что воздушный коридор для пролета немецких друзей не был обеспечен. Сталина передернуло от этих воспоминаний. Но из песни слова не выкинешь. Пакт подписали всего за два дня до намеченного Гитлером вторжения в Польшу. Это слишком бросалось в глаза, тем более, что мы-то не были еще готовы напасть на Польшу. Гитлер притормозил и после соответствующего намека перенес срок вторжения на первое сентября…
Конечно, Сталин был в августовские дни тридцать девятого горд собой: еще бы! За два дня почти положил в карман незамерзающие порты на балтийском побережье, за которые Петр I воевал двадцать лет. Это был гигантский успех миролюбивой сталинской внешней политики. Секретные протоколы сговора с Гитлером были спрятаны так надежно, что никто их не найдет. Собственноручно он провел на карте демаркационную линию, разделявшую отныне Германию и Советских Союз, однако ему и в голову не пришло, что Гитлер попросту дал ему поиграться карандашом и что за линию эту придется положить больше жизней, чем в свое время угробил Петр — образец сталинского подражания. То, что три страны Прибалтики и Финляндию Гитлер пожаловал ему для затравки, в качестве временной жертвы пешек, до Иосифа Сталина не дошло.
С кем же придется встретить надвигающуюся угрозу? Кто будет рядом? Память высветила вдруг командующего Юго-Западным фронтом Егорова во время войны с Польшей, в прошлом полковника царской армии, с которым пришлось служить рядом, когда Сталин был на этом фронте членом реввоенсовета. Умный был мужик, надо отдать ему должное, но слабоволен, удалось его подмять: решил тогда Сталин идти на Львов и восстал против того, чтобы передать в срок 1-ю Конную и 12-ю армию Западному фронту, которым командовал, наступая на Варшаву, этот кандидат в Бонапарты — Тухачевский. И Егоров подчинился ему, Сталину, хотя решение о передаче было одобрено Политбюро и Лениным. Наступление на Варшаву захлебнулось и провалилось. Противник Сталина Троцкий с его идеей перманентной мировой революции был скомпрометирован, а виноватым в провале по мнению Сталина оказался Тухачевский, хотя и отозвали с поста его, Сталина. Ничего, все это уже списано давным-давно и свидетелей не осталось.
