Мы ехали в одной машине с Сувориной, а телохранители – в другой. Суворина почему-то уделила особое внимание мне: выяснила, какие мои романы изданы, и даже попросила оставить автограф. Я галантно пообещал подарить ей свою книгу из авторских экземпляров, но Суворина велела остановить машину у «Молодой гвардии» на Полянке и отправила за моими книгами водителя. Тот принес пару моих последних детективов, и я немедленно украсил их автографами с «наилучшими пожеланиями от автора».
После этого Суворина потеряла ко мне всякий интерес и принялась за Таврова, подробно выспрашивая подробности его службы на поприще криминалистики. До меня дошло, что она просто между делом проверяет: те ли мы, за кого себя выдаем.
Респект, мадам!
Жила Суворина не на Рублевке – как было бы логично предположить, – а под Купавной, в большом двухэтажном доме с огромным участком, располагавшимся на поле, со всех сторон окруженном лесом. В просторном холле нас встретили мужчина и женщина лет пятидесяти: видимо, муж и жена. Суворина сбросила пальто, которое, повинуясь законам физики, неизбежно должно было упасть на пол – но каким-то непостижимом образом вдруг оказалось в руках мужчины, неуловимым движением преодолевшего отделявшие его от Сувориной три метра.
– Люба, обед, – велела Суворина женщине. – Нас четверо.
Надо полагать, Люба пользовалась скатертью-самобранкой. Одинокий столовый прибор для хозяйки на огромном столе в просторной зале исчез, и за те минут десять, что мы аперитивничали у столика с напитками, стол сказочно преобразился: икра, нежнейшие семга и осетрина, простые русские закуски в виде соленых груздей, опят и маслят, квашеной капустки и хрустких соленых огурчиков, аппетитнейшая буженинка и еще множество чего…
Бесшумно появившийся муж Любы осведомился, «что господа желают из напитков». Тавров определился мгновенно: водка «Абсолют» и коньяк «Хэннесси Экс О». Через пять минут бутылки с водкой и коньяком стояли на столе. Одним словом, сказка!
Один мой знакомый людей, подобных Сувориной, называет не иначе как «сказочные персонажи»: мы сказки читаем, а они в них живут.
Суворина переоделась к обеду в черное платье, которое своим строгим видом подчеркивало сразу две вещи: повод, по которому происходило сегодняшнее застолье, и безупречную фигуру хозяйки. По-моему, выразился я довольно коряво, в духе «на улице шел дождь и рота солдат», но свое впечатление передал верно. Скорбная и великолепная!
Цветков принялся вспоминать о генерале Суворине, а я по мере сил поддерживал разговор – что было вполне естественно, поскольку, по версии Цветкова, я собирался писать книгу о герое. Плавно мы подошли к смерти генерала. Как выяснилось, скончался он вследствие инсульта, который получил во время трагических октябрьских событий 1993 года.
– К нему приехал его старый друг… – И Суворина назвала имя одного известного советского генерала. – Он призывал отца поддержать Верховный Совет, но отец сказал, что он не желает принимать участия в развязывании гражданской войны. Они поссорились, и отец после этого долго ходил по квартире и курил. Затем к нему приехал кто-то из окружения Ельцина, и вот тут отца прорвало. Он спустил посланца с лестницы. Но инсульт у него случился, когда он увидел, как танки стреляют по парламенту. Такого он не мог представить и в страшном сне!
Суворина сделала паузу и закончила:
– Как ни ужасно это звучит, но лучше бы ему было умереть раньше.
Воцарилось неловкое молчание, которое решился нарушить Цветков, предложивший тост за покойного. Он попробовал сгладить ситуацию, сказав немало добрых слов про Суворина. Мы расправились с горячим и перешли к кофе с коньяком. Суворина велела Любе накрыть «кофейный столик» в библиотеке. Когда мы перешли к кофе, коньяку и сигарам, Суворина вдруг спросила:
– А вы ведь, Павел Сергеевич, за ятаганом приехали, не так ли?
Я чуть не подавился коньяком, Тавров закашлялся, и лишь Цветков с честью встретил неожиданный выпад:
– Честно говоря, меня очень беспокоит судьба ятагана. Меня и моих друзей. И я думаю, Маргарита Сергеевна, вы понимаете, почему.
– Да, я знаю, – спокойно отозвалась Суворина. – Я это знала уже тогда, когда вы приезжали за ятаганом в первый раз, спустя два года после смерти отца. Я нашла письмо отца, адресованное мне. Он написал его за день до инсульта. В нем он рассказал, что ятаган, попавший к нему в качестве наследства от отца, убитого в 1950 году по приказу министра госбезопасности Абакумова, он всегда тщательно скрывал: вначале боялся, что его конфискуют, а потом осознал странную магическую силу ятагана. Отец свято верил, что это его талисман.
– Это более чем талисман, – поправил Цветков. – Вы не поверите, но это вполне реальная магия.
– Почему же не поверю? – усмехнулась Суворина. – Если уж мой отец, правоверный коммунист, и то поверил в магическую силу ятагана, то о чем тут говорить? Тогда, сразу после смерти отца, я прочитала письмо и действительно не сразу поверила. И если бы вы появились прямо тогда, я бы, наверное, поддалась на ваши уговоры и отдала вам ятаган, поскольку всегда не любила оружие. Но позже я убедилась в его реальной силе. Знаете как? Однажды, еще девочкой, я случайно нашла ятаган в отцовском столе. Мне понравились, разумеется, разноцветные камушки, искусно вделанные в костяную рукоять. Но запомнилось клеймо на клинке: овал, а в нем буквы С.Н.С. В прощальном письме отец написал: «Береги ятаган, теперь он твой, ты увидишь на клинке свои инициалы». Когда я, прочитав письмо, взяла ятаган в руки, то, к своему изумлению, увидела, что в овале, где раньше были отцовские инициалы, стоят буквы М.С.С. Я даже вначале подумала, что это копия, но, тщательно осмотрев ятаган, я поняла, что это тот самый клинок, только клеймо владельца каким-то непостижимом образом изменилось. Тогда я впервые поняла, что с ятаганом что-то не так.
– А что случилось потом? – спросил Цветков.
– Жила я тогда тяжело, ведь мама умерла еще раньше; первый мой брак не удался, и я осталась с ребенком одна, муж после развода уехал в США и алименты платить не собирался. На работе денег практически не платили…
Суворина замолчала, водя ложечкой по кофейному блюдцу: не самые лучшие воспоминания в ее жизни. Собравшись с силами, она продолжила:
– В отчаянии я начала заниматься бизнесом, пускалась в самые невероятные авантюры и – о, чудо! Мне все удавалось. Я организовала агентство недвижимости, а уже через два года владела целой строительной компанией. И это в те бандитские времена! Я стала понимать, что мое везение – не просто так. Решив финансовые проблемы, я вдруг ощутила себя восхитительно независимой. А ведь мне было около тридцати! Я стала коллекционировать антиквариат, виллы за границей, любовников. Но вместе с этим росла какая-то странная неудовлетворенность. Мне казалось, что это жажда денег: еще, еще больше… Купить любовника-красавца, любовника-знаменитость; завела банду продажных журналистов, взахлеб писавших в газетах и журналах, какая я замечательная, неповторимая, умная, неотразимая…
Суворина закурила сигарету, сделала пару затяжек и сказала внезапно охрипшим голосом:
– И тут умерла моя дочка. Совсем я ее забросила, не уследила за девочкой… Она умерла страшно. Простите…
Суворина обхватила голову руками.
– Не надо, Маргарита, – глухо попросил Цветков. – Остановитесь, вам тяжело об этом говорить.
Но Суворина уже овладела собой.
– Надо, – сухо ответила она. – Ведь вы за этим приехали, про ятаган узнать? Так слушайте, все это имеет непосредственное отношение… а то вам не понять! Так вот, больше года я была сама не своя, пыталась от себя убежать, что ли… Весь мир объездила, а убежать не смогла! И тут я встретила его, Ванечку!
Суворина встала из кресла, подошла к книжному шкафу и достала оттуда фотографию в рамке.
– Вот таким он был, когда мы встретились. Я влюбилась в него без памяти! Странно, правда? Бабе за тридцать, а влюбилась в девятнадцатилетнего юнца!
Я взял в руки фотографию. Да, совсем юноша: открытый светлый взгляд голубых глаз и вьющиеся
