— Отчего же не сегодня? — осведомился француз.
— Сегодня у меня дела!.. я тоже, — вдруг бухнул Орест, — принадлежу к тайному обществу. Вы не смотрите поэтому, что я так одет… вы меня можете встретить где-нибудь в салоне в совершенно ином костюме!
И, чтобы не завраться окончательно, Орест поспешил распроститься со словоохотливым и добродушно-назойливым французом.
Глава XXXVIII
Так и не нашел что сказать Саша Николаич в утешение Виталию. Сердце у него самого разрывалось на части и сам он находился в таком состоянии, что не мог даже говорить ничего, а мог только, как думал он, действовать.
Он решительно надел шляпу и шинель и вышел из дома, чтобы более туда не возвращаться, так как жизнь ему опостылела.
Он вышел на крыльцо. В это же самое время подъехал экипаж с придворным лакеем. В нем сидела Наденька Заозерская, которую Саша Николаич тотчас узнал.
Она тоже узнала его, и вдруг лицо ее просветлело, и она из дурнушки сделалась прехорошенькой.
— Александр Николаевич, вы?! — окликнула она Сашу Николаича, и ему не оставалось ничего иного, как, приподняв шляпу, подойти к ней, потому что не обратить внимания на нее было невежливо.
Привитая с детства воспитанность взяла в эту минуту верх над всеми чувствами Александра Николаича, и он быстро сошел со ступеней и приблизился к экипажу.
— Как рада вас видеть! — сказала Наденька. — Какими судьбами вы тут?
И она так ласково и, действительно, радостно поглядела на него, что самый черствый человек умилился бы ее взгляду.
— Я здесь живу, в этом доме! — нарочито подчеркнул Саша Николаич. — А вы какими судьбами приехали сюда?
— Вы тут живете? Бедный! — с откровенным сожалением протянула Наденька, взглянув на убогий дом. — Я слышала, с вами приключилось горе, я имела о вас известие от Дабича. Но неужели вы совсем бросили выезжать?
— Бросил, Надежда Сергеевна… я все бросил!
— Ах, не говорите так!.. ради Бога, не говорите так!.. Никогда не нужно отчаиваться! Поверьте, что есть на свете и добрые и хорошие люди!
— Их нет, Надежда Сергеевна!
— Есть, и вы, испытав горе, напрасно пренебрегли людьми! Это — гордость!
— Не я, а они пренебрегли мной, — возразил Саша Николаич. — Меня никто не хотел и не хочет знать…
— Напрасно, тут вы ошибаетесь. Ах, как бы я хотела поговорить с вами и разубедить вас! Приезжайте к графине Савищевой!
— Я не бываю там и не желаю быть!
— Да! Вы поссорились с ее сыном, я забыла, тогда приезжайте…
Наденька остановилась. Она не знала, что сказать. К себе, то есть к тетке, она пригласить не могла, потому что ее тетка совсем не принимала молодых людей и у нее бывал только небольшой кружок ее старых друзей, преимущественно придворных.
— Вот что, — сообразила Заозерская, — завтра устраивается пикник в Петергофе. Я там буду. Завтра последний день бьют фонтаны. Приезжайте! Встретимся в Монплезире. Мы все будем там и поговорим…
Саша Николаич горько улыбнулся. Он произнес:
— Благодарю вас, Надежда Сергеевна! Но кто знает, что завтра случится!
Наденька внимательно взглянула на него.
— Послушайте! — воскликнула она. — Вы чем-то растревожены сегодня сильно! Вы сами не похожи на себя. Вы бледны, ваше горе тяжело вам. Дайте мне слово, честное слово, что завтра приедете в Петергоф!
— Хорошо, я приеду! — сказал Саша Николаич, чтобы только закончить разговор.
— Приезжайте и вы увидите, что вам станет легче!
— Разве вы слово такое знаете? — спросил Николаев.
— Не одно — много слов, — ответила Наденька. — Поговорим. Надо верить. В этом доме должна жить портниха, воспитанница чиновника Беспалова. Мне нужно ее видеть.
У Саши Николаича невольно вырвалось:
— Зачем?
— Ах, мой Бог! Зачем бывает нужна портниха? Чтобы заказать ей туалет. Мне ее рекомендовала графиня Савищева.
У Наденьки не было средств шить себе наряды у дорогих портних и она поэтому должна была заказывать у дешевых и очень обрадовалась, когда Анна Петровна указала ей на воспитанницу чиновника Беспалова, которая умела шить великолепно.
Позвать к себе дешевую портниху Наденька не могла, потому что тетка одобряла и позволяла надевать на себя только платья, вышедшие из мастерской с фирмой. Наденька пускалась на хитрость и выдавала совсем дешевые платья за дорогие. Тогда тетка не входила в дальнейшие подробности и успокаивалась. Но Наденьке приходилось потихоньку от нее ездить по дешевым портнихам, и вот именно поэтому же приехала она и к дому Беспалова.
— Портнихи здесь больше нет, — сказал Саша Николаич. — Она уехала.
— И вы не знаете куда? — спросила Наденька.
— Не знаю.
— Жаль! Простите, что я вас заняла такими пустяками… Так до завтра! — кивнула она Саше Николаичу, прощаясь с ним.
Экипаж удалился, и Саша Николаич почувствовал, что его настроение как-то сразу же изменилось.
«Ведь вот, однако же, говорили обо мне, вспоминали! — раздумывал он, шагая по улице в распахнутой шинели. — Но все-таки она ошибается! И людей добрых нет на свете, и ничего она не может мне сказать утешительного… И никто не может!»
Он долго шел. Ходьба его утомила и не то успокоила, не то развлекла.
Был час завтрака и Николаев почувствовал голод. Бессонная ночь и физическое утомление давали о себе знать! И вдруг Саша Николаич совершенно случайно набрел на знакомый ресторан.
«Зайти разве в последний раз?» — мелькнуло у него.
По жилам его разлилась теплота, а вместе с нею явились и новые мысли.
Уж будто бы в самом деле все так уж и скверно?
В сущности, что такое эта Маня? Портниха, простая портниха, которой Наденька Заозерская хотела заказать платье, и больше ничего….
Положим, эта портниха пренебрегла им, Сашей Николаичем; но, как знать, может быть, ей придется горько раскаяться в этом! Положим, эта портниха будто бы оказалась графиней Савищевой, но правда ли это?.. А если и правда, то кто же ее отец? Разжалованный за государственную измену преступник!.. Нечего сказать — почетное звание! А яблоко от яблони недалеко катится! Вот и она такая. Вся в отца!..
Но разве у всех отцы — государственные изменники? Разве в самом деле все похожи на нее? Вот хотя бы та же Наденька Заозерская, та совсем другая…
Что, однако, может сказать эта Наденька нового? А между тем она так настойчиво хотела поговорить с ним, и глаза ее блестели при этом…
А, право, она похорошела!..