Саша Николаич допил вино и, в конце концов, по дороге из ресторана заехал на ямской двор и заказал себе на завтра лошадей в Петергоф.
Глава XXXIX
— Опять колесница у двери нашего обиталища! — возвестил наутро Орест, увидев ямскую тройку у подъезда. — Старожилы этих мест не помнят раньше у нас такого движения…
Он вчера на три рубля, полученные от француза, не мог выпить до полного удовлетворения, не был пьян вдребезги, а поэтому встал сегодня рано.
Однако титулярный советник Беспалов вернулся уже с рынка, куда всегда сам путешествовал с кулечком. И при Мане эта обязанность лежала на нем, а теперь без нее он все хозяйство взял в свои руки.
Орест, умываясь из ковша на кухне, заметил, что из кулечка торчала бутылка с водкой, предназначенная для пополнения хранимого под ключом графинчика в буфете. Он по опыту знал, что взывать к милосердию титулярного советника по поводу заветного напитка — напрасное занятие, и решил «стилиснуть» из кулечка бутылку…
Его натура требовала хотя бы глотка для опохмеления, чтобы получить полную ясность мыслей. А ясность мыслей ему была необходима для разговора с Сашей Николаичем…
Орест улучил минуту, когда, кроме кота, на кухне никого не было, на цыпочках подкрался к кулечку и унес под полою водку. Сделав три размашистых шага по коридору, он очутился за шкафом, где находилось его «логовище», подкрепился и проследовал через столовую, где наткнулся на Беспалова.
— Ведь ты у меня, подлец, водку спер! — упрекнул его титулярный советник, зная, что раз бутылка попала к Оресту, то ее больше не видеть никому.
— Какие выражения, отец! — оскорбился Орест. Беспалов сейчас же струсил.
— Ты к жильцу? — спросил он, меняя разговор.
— К нему.
— Он уезжает?
— Кто вам сказал?
— А зачем эта тройка?
— А вот мы и выясним!
— Ты только смотри, Орест, деликатнее!
— Неужто вы во мне сомневаетесь? К тому же я теперь, как член тайного общества…
— Какого еще общества?
— А шут его знает. Я вчера себя произвел в члены тайного общества. Нынче это в моде…
Титулярный советник взялся за остатки волос на висках, покачал головой, но ничего не ответил.
Орест застал Сашу Николаича за разглядыванием изношенного и вконец испорченного плаща.
— Нет, невозможно! — сказал он, как бы только что убедившись в этом.
— Вздор! — хрипло перебил его Орест. — Все возможно на свете, ежели даже я могу существовать в свое удовольствие.
— Как вы испортили его! — сказал с сожалением Саша Николаич, показывая ему плащ.
— Но позвольте, гидальго! Ведь вопрос о плаще уже был дебатирован и вполне исчерпан! Что же вы обращаетесь к прошлому? Станем теперь жить будущим… Вы, собственно, зачем потревожили прах этого плаща?
— Я хотел его надеть сегодня! Кажется, день будет солнечный, да вот нельзя!
— Но, судя, по дорожному приспособлению, стоящему у вестибюля нашего палаццо, вы собираетесь в дальнюю экскурсию? А в ней ваша шинель будет выглядеть гораздо полезнее. Вы, собственно, куда направляетесь?
— В Петергоф.
— Что вы сказали, гидальго?.. Нет, повторите, что вы сказали, как выражалась Мария Антуанетта?
— В Петергоф! — повторил Саша Николаич. Орест сел, раскинул руки и так оттопырил нижнюю губу, что его растрепанные усы встали ежом.
— Гидальго, я начинаю верить, я поистине член тайного общества и получил мистическое посвящение.
— Что вы городите? Вы уже с утра… — покачав головой, сказал Николаев.
— Хоть я и выпил, правда, — рассудительно возразил Орест, — но вы не думайте, что это я спьяна! Ведь сами факты говорят, что если вы сегодня едете в Петергоф, то я имел вдохновение!
Он поднялся, встал в театральную позу и трагическим шепотом произнес, как в то время делали на сцене:
— Вы узнаете сегодня, кто был вашим отцом!.. Вы когда вернетесь из Петергофа?
— Вероятно, вечером.
— Определите приблизительно час, когда вы на обратном пути будете проезжать мимо Красного кабачка?.. Слово Ореста Беспалова, это очень важно!
— Да вы это серьезно говорите или, по обыкновению, несете чушь?..
— Вам нужны, джентльмен, доказательства, что я говорю правду, хотя я потерял доверие у людей вашего круга? Я вам докажу сейчас! — воскликнул Орест. — Вы мне вчера двугривенного не дали?
Сашу Николаича и рассердил и рассмешил такой поворот в теме Ореста.
— Если вы все это из-за двугривенного, то возьмите его и оставьте меня! — сказал он.
— Позвольте тогда сорок копеек! — как бы вскользь упомянул Орест: — За вчерашнее и за сегодняшнее!.. Но я совсем не к тому, — продолжал он, взяв деньги. — Я вам говорю, что вы мне не дали двугривенного, а пьян я вчера был… Что из этого следует, гидальго? Вы молчите, недоумевая?! Из этого следует, что я получил вчера деньги… А откуда? От того человека, который желал увидеться с вами и с которого я взял некую мзду за устройство вашего знакомства… Надеюсь, это убедительно?
— Но почему мы должны свидеться в Красном кабачке, а вы не приведете сюда этого человека завтра? — задал вопрос Саша Николаич.
— Это моя тайна, милорд, как пишется в английских романах. Мне даже жаль, что Красный кабачок не носит названия «Таверна золотого осла» или нечто в этом роде… Итак, когда вас ждать?
— Часов около девяти.
— Превосходно. Значит, в девять часов в «Таверне золотого осла», то бишь в Красном кабачке. А теперь надевайте вашу шинель и айда в Петергоф.
Он проводил Сашу Николаича и остановился в некотором сомнении, заключавшемся в том, выдержит ли он до девяти часов или нет, чтобы не напиться? Соблазн был велик; ему предстояло еще получить с француза за новую мнимую поездку в Петергоф.
Глава XL
Коляска мягко катила по дороге, приятно укачивая Сашу Николаича.
Свежий осенний воздух овевал ему лицо, и он, давно не бывавший в поле, чувствовал, как легко тут дышится и как хорошо тут посреди простора.
Ямщик подхлестывал коней, они дружно бежали, и Саша Николаич без остановки доехал до Петергофа.
Он на всякий случай позавтракал, заказав себе яичницу на почтовой станции, и пошел в Монплезир, где нашел компанию пикника, явившуюся в Петергоф на яхте.
Тут был Лека Дабич, шумно приветствовавший его, и благодаря этому приветствию остальные тоже встретили Сашу очень радушно.
