Папа повертел фотографию с желтыми пятнами у и спросил:
— Что имеется еще, кроме его высочества? Тетя показала тоненькое колечко и сказала:
— Мне еще причитается Двести марок.
— Двести марок по курсу, — сказал папа, — это — приблизительно четыреста карбованцев на наши деньги. Не густо! Стоило брать трехдневный отпуск за свой^ счет! Стоило беспокоить таких замечательных свидетелей!
— Я же говорила с самого начала…
— Говорила, — а кто знал? Ведь человек работал всю жизнь. И что после него осталось? Рыжая фотография? Колечко поддельной бирюзы? Вот их пресловутый образ жизни!
Папа передохнул немного и снова начал ругаться:
— «Вечёрка» тоже хороша! Бриллианты на каблуках! Вилла на взморье! Мраморный — памятник любимой собачке! Создается впечатление, будто у них артистам денег некуда девать. Что ни артист — то миллионер. А твоей Эльзе кушать было нечего… Вот тебе и образ жизни!
— Бедная Эльза, — сказала тетя. — Если бы она осталась у нас, жизнь ее сложилась бы совсем иначе. С ее голосом, талантом…
— Три дня отпуска за свой счет, — перебил папа. — Старый дурак! Заглотал крючок с фальши-, вой наживкой!
Папа ударил себя кулаком по лбу. Потом мы пошли домой. Мы больше не стали говорить о наследниках, думать о наследстве и решили жить своим образом жизни.
Светлячок тети Насти
Всю неделю мы ждали дядю Костю. Он живет у Черта на Куличках. Это где-то в Арктике, у самого Ледовитого океана. Каждый день я выбегал на дорогу посмотреть, не показался ли дядя. Дорога была пуста. На ней кружились волчки из пыли да еще шагали мачты высоковольтной передачи. Мачты были высокие и все на трех ногах. Настоящие великаны. Они шли и; гудели басом и несли на своих широких плечах провода шириной в руку.
Дядя не показывался. Папа сказал, что нужно набраться терпения. Кулички — это далеко. До них не доедешь на электричке. Сначала летишь туда на самолете, потом плывешь на пароходе и в конце концов пересаживаешься на собак.
Ах, как бы мне хотелось добираться до своего дома на собаках! Взял бы каюрскую палку, сел в саночки и… фьють! «Пошли, пошли, быстрей, эээ-й!»
Папа надо мной смеется. Нормальный человек, говорит он, не станет жить у Черта на Куличках. Не станет он добираться до своей постели на собзках. Чего хорошего — трястись в саночках, когда кругом зверский холод, и ветер дует со скоростью пятнадцать метров в секунду, и в небе полыхает Полярное сияние?
Полярное сияние лучше покупать в магазине. Двадцать пять рублей килограмм, в красивой упаковке. Прекрасные конфеты!
Нет, папу не соблазнишь сиянием. Не на того напали! Не нужны ему и собаки. Папа больше любит трамвай. Входишь с задней площадки, платишь тридцать копеек — и езжай на здоровье. Ниоткуда не дует, тепло. Едешь и читаешь газету. В газете интересные новости:…найден самородок золота весом в два килограмма… у носорога в зоопарке вырвали больной зуб… гардеробщик Алексей Плахов выиграл по футбольному билету в Лужниках пианино… Интересно!
Попробуйте почитать газету, сидя верхом на олене. Нет, папа не сядет ни на оленя, ни на тюленя, ни на моржа. Не будет он жить в яранге и в чум_е. Не станет он отапливать комнату рыбьим жиром. Все это для таких, людей, как дядя Костя. Он это любит. Он любит спать на моржовой шкуре, ездить в жестком вагоне и кушать галеты вместо сдобы. Он всегда стремится попасть в самое пекло. В самое жаркое или холодное место.
— Разве бывает холодное пекло? — спросил я.
— Бывает, сыночек, — ответил папа. — Арктическое пекло. Восемьдесят градусов холода. От этого может бросить в жар.
Мне не терпелось встретить дядю Костю. И сегодня я снова выбежал на дорогу и увидел… тетю Настю. Она шла с вокзала с маленьким чемоданчиком в руках.
— Мама! Тетя Настя приехала! — закричал я во все горло.
— Не надо шуметь, — попросила тетя. — Не кричи, пожалуйста. И так голова трещит.
Мама даже испугалась, когда мы показались на дорожке — Что-нибудь стряслось? — спросила мама.
— Ничего, — сказала тетя и приложила платочек к глазам. — Ничего страшного. Меня оставил Владя.
— Что ты мелешь! Как это может быть? Он ведь всю жизнь был безумно в тебя влюблен!
— Вот именно: был!
— Он взял вещи?
— Побросал все в чемодан, вызвал такси и уехал. Я даже не знаю куда.
— Чудовищно! — сказала мама, обняла тетю Настю за талию и повела на веранду.
Я шел сзади. Папа увидел нас, когда мы начали подниматься по ступенькам.
— Боевой подруге славного товарища Туровского — наш могучий родственный привет! — прокричал папа и — тим-тара-рам-там, тим-тара-рам-там — заиграл на губах веселый марш.
Мама начала делать за спиной тети Насти разные знаки.
Папа играл, отбивая ногами такт.
— Да оставь ты, ради бога, — сказала мама. — У тети Насти большое несчастье. Ее бросил Володя.
— Вы меня разыгрываете, — сказал папа.
— Тебе серьезно говорят.
— Нет, — сказал папа. — Не на того напали. Меня по дешевке не купишь.
Тетя Настя опять приложила платочек к глазам. Папа перестал лграть на губах.
— То есть как это — бросил? — спросил он.
На веранду вбежала серая курица, самая нахальная из всех хозяйских кур. Она одним глазом посмотрела на меня, взлетела на стол и начала клевать пирог. Никто на нее и внимания не обратил.
— С чего это началось? — спросил папа.
— С пустяков, с чепуховой размолвки.
— Тогда он придет, — сказал папа. — Вернется как миленький. Еще будет просить прощения.
— Он не вернется, — сказала тетя. — Это навсегда.
— Если это так, то он неблагодарная свинья, — сказала мама. — Ты вывела его в люди, сделала человеком. Ведь он был никем…
_ Я извлекла его из ямы, — сказала тетя.
_ Из какой ямы? — спросил папа.
_ Из оркестровой. Он был лабухом.
— Что такое лабух? — спросил папа.
— Лабух — это ничто, — сказала тетя и заплакала. — Это кличка рядовых музыкантов.
Весь вечер тетя рассказывала про дядю Володю и лабухов. Не дай бог с ними связаться. Просто
