Этот орлиный нос, копну каштановых локонов, полные алые губы ни с чем не перепутаешь — но я никак не могу поверить, что вижу перед собой подругу.
У нее нет времени отвечать мне — потому что за спиной у нее появляются еще две фигуры. От изумления я теряю дар речи.
— Вирджиния! И… Эдмунд? — восклицает Соня.
Еще секунду я стою, не в силах поверить, что это реальность, а не полуденный сон. Эдмунд улыбается. Это всего лишь тень прежней улыбки, какой он улыбался, когда Генри был жив, — но и ее достаточно. Меня начинает бить дрожь, оцепенение спадает.
Мы с Соней радостно бросаемся навстречу нежданным гостям.
После череды взволнованных и возбужденных приветствий тетя Вирджиния и Луиза присоединяются к нам с Соней в гостиной для чая с печеньем, пока Эдмунд разбирается с багажом. Печенье нашей кухарки — что гранит, зубы сломаешь. Тетя Вирджиния отважно вгрызается в одно из них, и я невольно морщусь.
— Жестковато, да?
Тетя отвечает не сразу, сражаясь с откушенным куском. Наконец, с трудом сглотнув, она произносит:
— Ну разве что самую малость.
Луиза тянется взять и себе штучку. Мне хочется ее предостеречь, но Луизу не остановишь. Неуемный пыл моей подруги способен унять разве что ее собственный опыт.
Она с громким треском надкусывает печенье, но тут же выплевывает крошки в носовой платок.
— Самую малость? Да я чуть зуб не сломала! Кто в ответе за это кулинарное преступление?
Соня прикрывает рот рукой, сдерживая смех, а вот я удержаться не успеваю.
— Тсс! Кухарка испекла. И потише, ладно? А то оскорбишь ее в лучших чувствах.
Луиза выпрямляется.
— Уж лучше пусть страдают ее чувства, чем наши зубы!
Я пытаюсь напустить на себя неодобрительный вид, но сама понимаю, что ничего не вышло.
— Ох, как же я по вам обеим скучала! Когда вы приехали?
Луиза с тихим звоном опускает чашку на стол.
— Корабль причалил сегодня утром, ни днем раньше, чем следовало! Меня страшно укачивало всю дорогу.
Я тут же вспоминаю качку во время нашего с Соней плавания из Нью-Йорка в Лондон. Я не так подвержена морской болезни, как Луиза, но все равно путешествие вышло не из приятных.
— Знай мы о вашем приезде, встретили бы вас в порту! — говорит Соня.
Тетя Вирджиния осторожно взвешивает слова.
— Это было… довольно спонтанное решение.
— А что случилось? — спрашивает Соня. — Мы ждали Луизу только через несколько месяцев, и… ну…
Она замолкает, боясь показаться грубой.
— Да, понимаю. — Тетя Вирджиния отставляет чашку. — Не сомневаюсь, что меня вы не ждали и вовсе. Во всяком случае, так скоро.
В глазах видно нечто такое, что мне становится не по себе.
— Так почему ты приехала, тетя Вирджиния? То есть, я страшно рада тебя видеть. Просто…
Она кивает.
— Знаю. Я же сказала тебе, что мой долг состоит в том, чтобы остаться с Элис и присматривать за ней, пусть даже она и отказалась исполнять роль Хранительницы. — Тетя ненадолго умолкает и смотрит куда-то в угол комнаты. Такое впечатление, будто она мысленно не тут, в Лондоне, а в Берчвуде, где видит что-то ужасное и непостижимое. — Должна признаться, невзирая на все произошедшее, я все-таки чувствую себя виноватой, что покинула ее.
Соня бросает на меня многозначительный взгляд из кресла-качалки близ камина, но я выжидаю, не задаю никаких вопросов. Я вовсе не спешу услышать то, что расскажет нам тетя Вирджиния.
Тетя встречается со мной глазами и возвращается из прошлого.
— Элис стала… своеобразной. Да, я знаю, ее давно уже было трудно понять, — объясняет она, заметив мой пораженный вид. Слово «своеобразная» весьма неточно характеризует поведение сестры за минувший год. — С тех пор, как ты уехала, она сделалась и вовсе жуткой.
До недавней поры я была надежно ограждена от любых действий со стороны Элис — и теперь отчаянно не хочу расставаться с блаженным неведением, пусть даже и мнимым. Впрочем, опыт научил меня: знание о том, что делает враг, — ключ к победе в любой битве. Даже если враг — моя родная сестра.
Соня первой нарушает молчание.
— Вирджиния, что вы имеете в виду?
Тетя Вирджиния переводит взгляд с Сони на меня и понижает голос, точно боится, что нас подслушают.
— Она упражняется в колдовстве все ночи напролет. В спальне вашей матери.
Темная комната.
— Делает там ужасные вещи. Упражняется в запретных чарах. И что хуже всего, достигла такого могущества, что и представить невозможно.
— Совет Григори карает за запретное колдовство! За любое колдовство здесь, в физическом мире! Ты же мне сама говорила… — В голосе моем звенит истерика.
Тетя медленно кивает.
— Совет Григори обладает властью лишь в Иномирьях, и наложенные им наказания всего-навсего ограничивают твои права и возможности там. Совет Григори уже осудил Элис. Лия, в это трудно поверить, я понимаю, но она очень осторожна и крайне могущественна. Она странствует по Иномирьям так, что Григори не замечает ее — совсем, как ты, когда стараешься, чтобы тебя не заметили падшие души. — Тетя Вирджиния пожимает плечами. — Ее неповиновение совершенно беспрецедентно. А Совет Григори не может ничего поделать с тем, кто обитает в этом мире. Иначе им пришлось бы пересечь границы, пересекать которые запрещено.
Я ошеломленно качаю головой.
— Но если Совет Григори запретил Элис появляться в Иномирьях, то он должен бы следить за ней! — почти кричу я от досады и горькой злости.
— Разве что… — начинает Соня.
— Что? — Внутри у меня все так и сжимается от паники, мне просто плохо становится.
— Разве что ее это совершенно не волнует, — договаривает вместо Сони Луиза, устроившаяся на софе рядом с тетей Вирджинией. — А ее и не волнует, Лия. Ей дела нет до того, что говорит или делает Совет Григори. Дела нет до законов и наказаний. Ей не требуется дозволение Совета, не требуется никаких разрешений. Она стала слишком сильна.
Мы молча пьем чай, и каждая из нас представляет себе набравшую силы и не скованную никакими запретами Элис. Тетя Вирджиния первой нарушает молчание, хоть заводит речь о другом.
— Для нашего приезда есть и еще одна причина, Лия, хотя довольно было бы и первой.
— Что? Какая причина?
Я даже представить себе не могу ничего такого, что заставило бы тетю Вирджинию внезапно сорваться с места и поехать за океан.
Тетя Вирджиния со вздохом опускает чашку на фарфоровое блюдце.
— Тетя Абигайль очень больна и просит, чтобы ты немедленно явилась в Алтус.
— Я все равно собиралась туда в самом скором времени. У меня было какое-то чувство… насчет Элис. — И я продолжаю, не вдаваясь в объяснения: — Правда, я не знала, что тетя Абигайль больна. Она поправится?
Глаза тети Вирджинии полны печали.
— Не знаю, Лия. Леди Абигайль очень стара. Она правила Алтусом много лет, и, быть может, просто
