- Ну, мил человек, чем смогу, помогу, - ответствовал Гриша. - А там уж как Бог даст. На-кось, целуй крест.
Мужичок поцеловал крестик, просунутый в окошко суховатой трясущейся рукой, и перекрестился.
- Да гляди у меня, больше не греши! – грозно приказал Гриша. – А то на вас на всех молитв-то не наберёшь.
- Да что ты, Гриша, один раз только вот бес и попутал.
- Ну, ладно, ступай себе.
Мужичок, кланяясь, ушел восвояси, и Пахотнюк приблизился к окошечку.
- Здравствуй, - сказал он. - Это ты, что ли, Гриша-схимник?
- А то кто же, - донеслось из каморки. – А ты кто будешь?
- Да я Глава Поселения, Пахотнюк Егор Тимофеевич. Слыхал?
- Может, и слыхивал, да уши ветром продуло, я и забыл. Чего тебе надобно? Грех какой отмолить?
- С грехами сам разберусь. А пусти-ка ты нас внутрь. Не дело через дырочку разговаривать.
Окошечко захлопнулось, дверь растворилась. На пороге стоял махонький человечек с длинной бородой – не слишком старый, довольно худой, слегка выпимши.
- Заходите, раз уж пришли.
Пахотнюк, а за ним и Рябинкин втиснулись в каморку. Места тут на троих не хватало. Крохотный лежачок, стульчик, стол с подсвечником и парой книжек на нём, под столом рядок из разнокалиберных бутылок, по большей части опустошенных.
На гвозде, вбитом над столом, висела чудная железная конструкция из ошейника с крючьями и тяжёлых цепей.
- Это и есть, что ли, твои вериги? – спросил Пахотнюк.
- Они.
- А чего же не носишь?
- Да зело шею трут. Говори, что за дело-то ко мне.
- Нечисть у нас в лесах завелась. Вроде как зверь. Кусает всех, а от этого люди с ума сходят да мрут. Белкой прозвали. Можешь её прогнать?
- А мне что с того за выгода? – поинтересовался Гриша.
- Ну, проси, чего хочешь.
Гриша почесал голову:
- Это же мне придётся к вам ехать. Да еще неизвестно за сколько времени я ваши грехи-то замолю. Огородик, опять же, бросать жалко. Значится, так. За огородом и домиком пусть кто присмотрит. То ли местного кого попросите, то ли своего, мне без разницы. Каждый день мне надо еды какой ни на есть и две бутылки водки. Если погода плохая, лучше три. И целковый в день, чтобы было из-за чего таскаться.
- По рукам, - тут же согласился Пахотнюк, и в глазах Гриши можно было прочесть: «Эх, видать, продешевил».
- Да, - добавил Гриша. - Мне там будет где жить-то?
- Найдём.
На том и порешили. Насчёт огородика тут же договорились со старушонкой, живущей неподалеку, даже денег не взяла, сказала: «Для Гриши мне не жалко». В «бесовскую коляску» Гриша лезть отказался, сказал, что пешком дойдёт. Собрал себе в мешок книги, какую-то одёжку, вериги, бутылку водки и крест. Взял в руку палку да двинулся.
- К вечеру дойду. Встретьте меня там, проводите до жилья. С утра и начнём.
Пахотнюк кивнул. Джип покатил по проселку обратно.
- Сразу видно, святой человек, - сказал Рябинкин. - Такого за версту чуешь.
- Главное, чтобы Белка почуяла, - ответил Пахотнюк. - И сгинула к своим беличьим чертям.
По дороге договорились, что Рябинкин встретит Гришу и поселит в сторожке на краю парка. Когда-то давно жил в ней сторож, да спился и помер, а нового Пахотнюк решил не нанимать – на кой ляд сторож в парке? Рябинкин обещался отнести Грише выпивку, еду и плату за первые дни, а утром и сам Пахотнюк собирался наведаться, посмотреть, как дела.
Ночь у Егора Тимофеевича выдалась неспокойная. То из-за одной стены доносился храп супруги (а вместе они уже давно не почивали), то за другой вдруг начинала всхлипывать Галя – дурдом, да и только.
Пахотнюк то и дело вставал, наливал себе рюмочку, выпивал да ложился обратно. Но сон что-то не шёл. Только смыкал глаза - мерещилось желтоглазое чудище, которое кралось к нему и норовило зубами вырвать сердце. Провалялся часов до двенадцати, потом встал с тяжелой головой, и то только потому, что услышал доносящийся с улицы гвалт.
Спускаясь вниз, столкнулся с Рябинкиным.
- Ну, как там схимник? – спросил Пахотнюк.
- Всё в порядке, Его Тимофеевич. Разместил, всё необходимое дал. Только не ходили бы вы сейчас.
- А что такое?
- Да снаружи народ собрался недовольный, как бы не вышло чего.
- Не выйдет, - сказал Пахотнюк и направился на улицу.
Вокруг крыльца и правда толпилось десятка два мужичков с недоверием в глазах. Некоторые были заметно пьяны.
- Главе наше с кисточкой, - сказал один.
- Поклон нижайший, - добавил второй.
- Ну, здравствуйте, - ответил Пахотнюк. – С чем пожаловали?
- Да вот сомнения супромеж нас, - продолжил первый. – Что-то Белка совсем распоясалась, народец-то мрёт. А вам, господин Глава, вроде как и нипочём всё.
- Что-то не видать стараниев, - добавил второй. – Али на руку вам, что люду поубавится?
- Ну, это вы бросьте, - сказал Пахотнюк. – Как можем, так и стараемся. Чей же я буду Глава, если народ весь передохнет? Кто в казну будет налоги платить? То-то же. А с Белкой этой не так легко справиться. Потому что она сам дьявол и есть. Ну, или слуга евойный.
Мужики зашептались между собой. Потом второй вопросил:
- И чего же делать-то тогда? Или к концу света уж готовиться, вещи в царствие небесное собирать?
- Насчет конца света не скажу. А только вот человека святого вчера мы привели, схимника. Молит за нас Бога, чтобы Белку отвадил. Поселён в парке, в сторожке. На него уповаю.
Мужики опять переговорили меж собой, покивали.
- А можно ли одним глазком взглянуть?
- Отчего же нельзя? Пойдёмте.
И Глава, сопровождаемый Рябинкиным, а также кучкой босых да лапотных, двинулся в сторону парка. Вроде и пути-то было всего ничего, но Пахотнюк к концу начал задыхаться – отвык пешком ходить.
Вошли в ворота, приблизились к сторожке, да и принялись охать и причитать.
Гриша лежал навзничь возле крыльца со вспоротым брюхом, из которого разноцветным узором раскиданы были внутренности. Возле головы лежали три пустые бутылки, образуя нечто похожее на нимб.
- Эвона дьявол-то разошелся, - пробормотал один мужичок.
- Смотри, у него кровь под ногтями, - добавил второй. – Видать, крепко с Белкой сцепились.
Пахотнюк почувствовал себя несчастным и опустошенным. Он отошёл в сторонку, прислонился к дереву и тяжело дышал.
- Что скажешь, Рябинкин? – спросил он.
- Да знамо что, - откликнулся Пафнутий Ленсталевич. - Неисповедимы пути Господни.
- Тьфу! – в сердцах выкрикнул Пахотнюк. – Делать-то что будем?
- Ну, это как водится…
- А что водится?
- А это уж подумать надо.
Пахотнюк вздохнул и повернулся к мужикам.
- Эй, вы, - сказал он. – А не хотите ли облавой на Белку пойти? Всё лучше, чем ныть да
