бетонному тракту, по которому скакал, тащился и мчался сплошной поток разнокалиберных транспортных средств. – На тот свет всегда успеем.
- Не волнуйтеся, ваше преосвященство, - отозвался Михеич. - Вот как раз прогал, проскочим…
- Да куда же ты, балбес?! Эх…
Лошади, подхлёстнутые ударом кнута, рванулись вперед. Джип подскочил на буераке и влетел на тракт, чудом не задев мчащийся из столицы рефрижератор и подставив борт мотоциклисту в джинсовых галифе, который, перелетев через руль, приземлился на встречной полосе и был моментально затоптан копытами.
- Глянь, Пафнутий Ленсталевич, - попросил Пахотнюк Рябинкина, - как там, с той стороны, красочку не поцарапали?
- Как же-ж, - прошамкал старик, - не только краску на цельную пядь содрал, а и вмятину зело большую в филейной части сделал, подлец.
- Ну что, Михеич, - злобно произнес Пахотнюк, чьё лицо покрылось багровыми пятнами и теперь напоминало больной мухомор, - если к среде своими силами не восстановишь, пожалуешь под экзекуцию. И на водку больше от меня не жди…
- Да за что, ваше преосвященство? – возмутился Михеич. - Это же он, как умалишённый, налетел…
- Ну, с него-то я уже не взыщу… А рублёв за коляску немало уплочено.
- Да не волнуйтеся, замажем чем-нибудь. Делов-то…
- Болтаешь ты много, - лицо Пахотнюка чуть прояснилось. - Ладно, трогай давай. Что стоять-то… Слыхал? - обратился Глава к Рябинкину. - Замажет он, видите ли…
- А чего? – встрепенулся тот. - У меня на складе несколько банок половой краски завалялось. Колёр слегка не тот, в желтизну больше, но так даже красивше будет.
- А, чёрт с ней, - махнул рукой Пахотнюк.
Некоторое время ехали молча. Мимо проплывали убогие деревянные домишки с соломенными крышами, покосившиеся заборы и причудливо накренившиеся фонарные столбы.
- Эй, Егубин, - вдруг обратился Пахотнюк к небольшому мужичку в очках, приютившемуся в уголке заднего сиденья, - дороги, же, кажется твое хозяйство?
- Да-с, - отозвался Егубин, втянув голову в плечи, - с некоторых пор имеем отношеньице-с.
- Вот ты мне объясни – я тебе двести рублей в том году выделил на строительство пешеходной дорожки до самой Серебрянки. Где она?
- Так ведь, Егор Тимофеевич, - засуетился Егубин, - это ведь каждый может сказать – где она, мол, дорожка-с… Но надо ведь учесть все факторы…
- Ты не юли, Фрол Гвидонович, говори как есть, всё равно ведь узнаю.
- Так я же и говорю. Только мы, значит, собрались дорожку эту замостить-с, уже и бетону накопали, и щебенку замесили, и подвод с асфальтом понагнали-с, как вдруг прямо в аккурат на том месте, где должна была быть дорожка, прохудилась труба. Пришлось раскапывать, менять коммуникации. Вы только представьте-с, Егор Тимофеевич, сколько бы мы средств напрасно потратили, если бы успели эту дорожку построить.
- Ну, это ты правильно говоришь. А дальше что?
- Не понял-с…
- Куда ты всё это дел – асфальт, щебёнку, бетон, деньги остатние?
- Так нечто мы не найдём куда деть? Обижаете-с…
- И то верно. Молодец, Фрол Гвидоныч, ты мужик хозяйственный, за то и держу… Эй, стой-ка! – внезапно крикнул он Михеичу. - Зайдём, лавку проинспектируем.
Экипаж остановился около маленького сарайчика с зарешёченными окошками и выцветшей синей надписью «Лафка протухтовая». Пахотнюк уверенно вылез из джипа и направился к двери, а остальные засеменили за ним. Глава открыл дверь, злобно зыркнул на своих спутников, увидев низенький проем, но молча пригнулся и вошел. Они оказались в сумрачном душном помещении, где пахло кислой капустой и несвежей рыбой.
- Кто хозяин? – громогласно вопросил Глава. - Или можно так брать что хотим?
Откуда-то из подсобки вывалилась сонная толстая тётка в грязно-голубом халате.
- Чего разорались, иду уже… Ой! Егор Тимофеич! Это вы? Что же вы не предупредимши, я даже рожу не успела ничем намазать… Чего изволите?
- Да так, посмотреть, как тут у тебя дела, Светлана, поинтересоваться, чем торгуешь. Что-то у тебя тут тухлой рыбкой попахивает? Небось с прошлого года лежит?
- Да ну, что вы, Егор Тимофеич…- Светлана игриво улыбнулась, показав железные зубы. - Продала уже, это просто дух дурной никак не выветрю… Не хотите ли чего испробовать?
Пахотнюк оглядел засиженный мухами и покрытый паутиной прилавок со сморщенными синими сосисками, засохшим сыром и потёкшими шоколадками.
- Даже и не знаю, - пробормотал он, поднял глаза к полкам, где ровными рядками стояли бутылки, и лицо его просветлело. - А какая у тебя, Светик, самая хорошая водка?
- Ох, - засуетилась Светлана, подбежала к полке, надела очки и стала пристально разглядывать бутылки. - И всё-таки жалко, Егор Тимофеич, что вы не предупредимши… Так ведь и не угадаешь с ходу, чем тут можно приличного человека поить… А, вот! Вот эта вроде должна быть ничего.
Пахотнюк взял бутылку и свернул с неё пробку.
- Сейчас я стаканчики принесу…
- Да не суетись, Светлан, я так… - Пахотнюк опрокинул бутылку горлышком в рот и сделал несколько глотков. Затем опустил её, занюхал рукавом и слегка охрипшим голосом произнес: - Хорошая у тебя лавчонка. На, допивай, - и он сунул бутылку Рябинкину, который, крякнув и последовав за выходящим Главой, на ходу приложился к горлышку.
Процессия двинулась дальше. Объехав вокруг Серебрянки, повозки направились к ещё одному району, удаленному от центра – Ровнецо.
- Слышь, Рябинкин, - обратился Глава к старику, допивающему остатки водки. - Ты мне можешь объяснить, почему здесь всё время так воняет?
- Ну, так это известно почему, - Рябинкин наморщил лоб, - коровы гадят.
- А чего бы их не зарезать? - спросил Пахотнюк. - И запах лучше, и закуски воз.
- Сделаем, Егор Тимофеич, - мотнул старик головой. - Вы только мне напомните утречком.
- Эх, мне бы кто напомнил… - мечтательно произнёс Пахотнюк. – А это ещё что? Эй! Стой.
- Тпру…- Михеич резко остановил лошадей и свалился-таки с козел на капот.
- Вот дурень-то, - Пахотнюку, видимо, уже надоело отчитывать Михеича, и он, ничего боле не сказав, вышел и зашагал к забору. Выкатившись из машины, за ним, покрякивая, засеменил Рябинкин.
Пахотнюк распахнул ворота и, нахмурясь, уставился на то, как две собаки с рычанием пытаются отнять друг у друга человеческую руку.
Из кирпичной будки на огороженной территории появился высокий худой человек в кожаном фартуке.
- Шарики, не деритесь, я ещё сейчас принесу, - внезапно заметив Пахотнюка, человек побледнел и опустил взгляд.
- Чем занимаешься, Карл? – поинтересовался Глава, насупив брови.
- Собак кормлю, - ответил Карл, вытирая руки о рубаху. - Худые совсем собаки, на шашлык хочу продать.
- А чем кормишь?
- Да тут мужиков привозили бесхозных, куда их ещё девать? Протухнут зря, да и всё.
- Хороший ты человек, Карл, - сказал Пахотнюк, развернулся и зашагал к выходу. - И собачки хорошие, - добавил он уже тихо.
Выйдя за ворота, Пахотнюк не пошёл к машине, а повернул направо и зашагал вдоль дороги пешком. Лицо его, вначале бледное, всё больше и больше краснело. Остальные пассажиры повозки присоединились к нему, всем видом изображая замешательство. Пахотнюк быстрой походкой двигался к своей цели, которую он видел, а другие, кажется, нет. Наконец он остановился около какой-то бумажки, лежащей в траве, ткнул в неё пальцем, весь красный от злости, и спросил:
