говорит о том, что, стоя на улице, я что-то в нем высмотрю. Короче, еду туда для очистки совести и чтобы ты не страдал.
— Оно, конечно, так, ежели что, но и обратно же… — произнес Ромка мудреную фразу и перевел: — Мне кажется, в нашем деле нельзя упускать ни единого шанса, тем более что у нас это одна из главных зацепок. Вдруг тебе повезет, и ты наконец увидишь того, кто подстраивает племяннику всякие пакости. Только, Лешк, я боюсь.
— Чего ты боишься?
— За тебя. Что ты еще больше заболеешь. И еще боюсь, что влипнешь в какую-нибудь опасную историю. Сколько уж раз так было. Нет, не могу я тебя отпустить!
Лешка уселась на тумбочку с обувью.
— Тебя не поймешь. То талдычишь, что это наш единственный шанс, то трясешься непонятно из-за чего. Да я туда и не зайду даже! Постою у входа, и то не вблизи, а поодаль, чтобы только душу твою успокоить. Тем более что я уже давно ко всему привыкла. Уж какой страшной казалась та ночь на даче, и ничего, пережили же, как я, так и Венечка.
— Лешк, — наблюдая, как сестра надевает кроссовки, произнес Ромка трагическим голосом, — а вдруг туда явится кто-нибудь из тех, кто знает, что мы с племянником — друзья?
— Ну и что? — не отрываясь от своего занятия, пожала плечами девочка.
Ромка сел рядом и заглянул ей в глаза.
— Ну, мало ли что. Не надо, чтобы тебя там видели. А давай мы тебя загримируем, а?
Лешка выпрямилась.
— И что ты предлагаешь? Учти, мамино старое пальто я надевать не стану и ничего пихать за щеки — тоже. Один раз побыла огородным пугалом — и хватит с меня!
Подобное переодевание понадобилось в марте, когда брат с сестрой выслеживали наркодилеров. Но в то время на улицах было холодно и грязно, и никто не обращал внимания на шапку-кастрюльку на Лешкиной голове и несуразную одежду с чужого плеча.
Тем не менее Лешка отставила в сторону кроссовки и встала, расправив плечи и гордо вскинув голову.
— Я ведь не куда-нибудь иду, а к ресторану!
Она заглянула в тумбочку, на которой перед тем сидела. На глаза попались мамины туфли на высоченных каблуках. Валерия Михайловна не раз говорила, что сама не знает, зачем их купила. Ходули, да и все, не только на работу, в гости в них не пойдешь.
Лешка померила туфли, и они оказались ей впору.
Понятное дело, что для такой клевой обуви и прикид следовало подобрать соответствующий. Немного подумав, Лешка повязала на голову цветной шелковый «цыганский» платок, полностью убрав под «чалму» свои рыжеватые волосы. Порывшись в мамином платяном шкафу, извлекла из него черный плащ из тонкой кожи. Он был ей великоват, но Лешка подвернула рукава и затянула потуже пояс. Дик обнюхал плащ и зарычал.
— Ух ты, класс! Да тебя родная собака узнать не сможет, — восхитился Ромка.
— И это еще не все!
Черным карандашом Лешка подвела брови, густо накрасила ресницы, сверху наложила синие тени, светлым тональным кремом замазала веснушки и ярко-красной помадой покрыла губы.
— Похожа я на роковую женщину? — спросила она и посмотрелась в зеркало.
Оттуда на нее глянула высокая, очень бледная незнакомка. Поскольку волос видно не было, ее можно было принять за брюнетку. Синие глаза гармонировали с тенями, только краски были чересчур кричащими.
— Очень даже ничего, могла бы в конкурсе красоты участвовать, — обойдя сестру кругом, с восторгом признал Ромка и, привстав на цыпочки, заглянул ей в глаза. — А вдруг тебя, такую красивую, кто-нибудь украдет? Давай я тебя хотя бы до метро провожу, а?
— Ни в коем случае, — замотала головой Лешка и, подумав, все же поменяла красную помаду на губах на светло-розовую и немного смягчила цвет бровей.
Ромкиному восхищению не стало предела.
— Да ты теперь вообще неотразима! Дай-ка я тебя сфотографирую. — Достав из своей сумки фотоаппарат, он пару раз щелкнул сестру.
А Лешка забрала у него «мыльницу» и положила в мамину кожаную сумку.
— Пригодится.
— А бинокль не забыла? — засуетился еще больше брат. — Может быть, тебе еще и черные очки надеть?
— Хорош же у меня будет видок: у ресторана — в черных очках и с биноклем! Так вся наша конспирация накроется.
— Ну, хоть табачок прихвати. Не помешает, вдруг в глаза кому швырнешь. Только старайся по ветру.
— Табак давай, — согласилась Лешка, — а больше ничего не надо. А ты учи свою алгебру. Видишь, к чему приводят твои двойки!
— Каюсь! — вздохнул Ромка. — Жаль, что у нас мобильника нет. Возьми с собой телефонную карту. Помнишь, там на углу телефон-автомат есть? И поклянись мне, что ничего не предпримешь, не посоветовавшись со мной, кого бы ты там ни увидела.
Когда Лешка ушла, Ромка разложил на столе учебники и тетрадки, но не смог решить ни одной задачи, даже по типу тех, что они недавно разбирали в классе.
Он неотрывно смотрел на часы, мысленно рисуя себе Лешкин путь. Вот она выходит из вагона метро, вот поднимается по эскалатору, вот по узкой улочке идет вверх… Не заблудится ли? Не вздумает ли ради конспирации лопать в ресторане мороженое? Надо было ей сказать, что если туда зайдет, то чтобы заказывала кофе или чай. И напитки теплые, и опять-таки экономия.
Через час после Лешкиного ухода позвонила мама и поинтересовалась, чем они занимаются.
— Я решаю задачи, а Лешка спит, — отрапортовал Ромка.
— Очень хорошо. Я сегодня немного задержусь на работе. Вскоре еще позвоню.
Валерия Михайловна явно была довольна тем, что без особого труда сумела сделать сына послушным.
А Ромка облегченно вздохнул. Раз мама придет позже, то у Лешки в запасе еще уйма времени для того, чтобы умыться, переодеться и улечься в постель. Олег Викторович тоже редко когда возвращался домой раньше семи часов вечера.
Только вот Лешка все не шла и не шла.
Уже и Венечка ему позвонил, потом Славка, вернувшийся со своей конференции, а от сестры — ни слуху ни духу. А на часах уже полвосьмого. Странно, что она не звонит, он же дал ей с собой телефонную карту. Ну почему им до сих пор не купили сотовый? И у Олега Пономарева, и у Наташки Тихоновой, даже у Лешкиной подруги Светки давным-давно есть мобильники!
— Одни мы, как в каменном веке, — пробурчал Ромка и насторожился. В дверях послышался шорох. Дик завилял хвостом и не тронулся с места. Тогда и Ромка остался сидеть в кресле, потому что так пес реагировал только на приход Валерии Михайловны.
С большим пакетом прозрачного продолговатого винограда мама прошла на кухню, потом вышла обратно и тут только заметила, что диван больной дочери пуст.
— А где Лешка?
Ромка придал лицу сверхспокойный вид.
— Она? Она… за хлебом пошла. Только что. А я думал, что вы с ней в подъезде столкнулись.
— Да как же ты мог ее отпустить?!
От возмущения на щеках Валерии Михайловны появились красные пятна. Она снова прошла на кухню и заглянула в хлебницу.
— Здесь еще есть кусочек. Но если тебе этого мало, мог мне позвонить, я бы по дороге купила. Или сам сходил бы в магазин, в конце-то концов! Зачем же гонять больную сестру?
— Но ты же сама не велела мне никуда выходить! — с праведным негодованием воскликнул
