— Он горит из-за того, что берет свое.
Из раздумий его вывел голос Алевтины.
— Вы всегда разговариваете сами с собой? — Она спрашивала его, не смотря в его сторону.
— Нет, только тогда, когда о чем-то вспоминаю, — с растерянной улыбкой признался он. Ему было неловко от того, что он увлекся собственными воспоминаниями и позабыл, что не один в кафе, тем более о том, что рядом с ним сидела восхитительная молодая и умная женщина. — Вы меня должны простить.
— Только тогда, когда вы раскроете контекст своей фразы, — поставила она условие. — Вы произнесли ее так, словно она вам очень дорога, и должно быть, очень красивая…
— Намного хуже вас…
Алевтина слегка скривилась.
— Давайте только без комплиментов. Я понимаю ваше старания сделать мне приятное, но того, что вы согласились провести со мной утро в кафе, уже более чем достаточно, и кроме этого вы меня развлекаете беседой. За все я вам искренне благодарна тем более, что в аэропорту меня ждет очень неприятный разговор с мужем.
— Он бросил вас?
— Мне симпатична ваша прямолинейность, Леонид, но сейчас она неуместна, но чтобы ваш вопрос не остался мною проигнорированным, поясню: это я ушла от него… Он еще не знает об этом, и я собираюсь ему об этом сказать.
— Я ему сочувствую, — сказал Леонид, вновь вспоминая разговор у камина.
Она ничего не ответила ему.
— 'Посмотри на огонь в камине. Смотри, как он горит ярко и жарко. Он греет нас. Обрати внимание на совершенно незаметную деталь: он горит из-за того, что берет свое. Брось ему кирпич, и он потухнет. Брось ему гвоздей, и он потухнет. Налей ему воды — тот же самый результат. Я же налил себе воды', — процитировал по памяти Леонид, и замолчал ожидая реакции женщины, которая медленно повернулась в его сторону, и смотрела широко раскрытыми глазами.
— Вы говорили это мне, но я все равно чувствовала, что эти слова не адресованы мне.
— Да, эти слова не вам. Они говорились для меня…
— Человеком, который очень многое пережил, — произнесла она.
— И человеку, который пережил еще больше, — упавшим голосом добавил Леонид.
— Да?.. — немного удивилась Алевтина. — Если бы вы не произнесли этих замечательных слов об огне, я бы не поверила, что вы из тех, кто пережил сильные страдания, а теперь…
Он грустно усмехнулся:
— Теперь все позади.
Они немного помолчали, каждый думая о своем.
— Неужели все бывает именно так? — вдруг спросила Алевтина.
Хотя вопрос был произнесен без контекста, но Леонид его прекрасно понял.
— Это ваш первый опыт?
— Вы спрашиваете об опыте расставаний? — уточнила она. — Если так, должна буду огорчить: у меня очень мало опыта во всем, что касается личной жизни.
— А муж?
— Муж?.. А, что муж? Он намного старше меня. Больше, чем вдвое…
— В этом случае мне не очень-то вериться, что брак был по любви, — заметил Леонид.
— Правильно делаете, что не верите. Брак был по расчету. Для моих родителей, мамы… Ей очень хотелось, чтобы ее старинный друг был доволен.
— Это он ваш муж?
— Он.
— Я думаю, что он был разумным человеком, и не очень докучал вам своим вниманием. Мне кажется, я понимаю, что значит быть с нелюбимым человеком.
— О! — со значением произнесла Алевтина. — Все как раз было наоборот. Я никуда не могла деться от его внимания. Он был мне все время противен. — Она поджала губы и сузила глаза, отчего ее лицо сделалось злым. — Он любит меня, но от его чувств меня избавляли только его длительные заграничные командировки.
— Он занимает какой-то очень важный пост?
— Не только. Но… Сегодня ему придется распрощаться со своими мечтами и брать в жизни то, что может ему принадлежать.
Она говорила резко, чем выдавала ту бурю негодования, которая бушевала в ее душе.
— Вы хорошо сказали об огне, Леонид. Мне это очень помогло. Я вам благодарна.
— Правда? Был рад помочь.
Алевтина мило ему улыбнулась.
— Я, наверное, должна попросить прощения за, то, как я себя повела с вами там, где вы остановились…
Алевтина говорила о том моменте, когда они познакомились. Он по делам собственной фирмы ехал в Борисполь, чтобы встретить представителя иностранных партнеров, и увидел девушку, которая стояла на обочине, стараясь поймать такси. Когда возле нее остановился роскошный автомобиль Леонида Горека, и ей предложили помощь, она была груба — нередко подобным образом 'новые украинцы' пытались завязать знакомство… И кроме этого его дорогой автомобиль распугивал как таксистов, так и частников, которые были бы не прочь подзаработать, а Алевтине надо было срочно попасть в аэропорт, где она должна была встретить из дальней заграничной командировки мужа.
Она была молодой и очень красивой женщиной. Леонид и сейчас помнил те мгновения, когда увидел ее и был покорен этой красотой, и ее глазами, в которых была именно та самая глубина, которая выдавала ум — то, что по законам природы дается красивым женщинам очень редко. Алевтина же оказалась действительно умной женщиной, именно тем исключением из правил, которое их же и подтверждает…
Он усмехнулся:
— Вы напомнили мне о том, что я уже успел забыть.
— Надо понимать, что я прощена?
— Полностью и навеки, — улыбнулся он. — Теперь я буду делать то, за что буду потом просить прощения у вас.
— Что же? — она посмотрела на него.
— Я прошу вас составить мне компанию вечером в клубе 'Красное и черное'… Там будут мои друзья и они обязательно понравятся вам.
— Вот так, прямо сразу! — воскликнула Алевтина. — Трудно назвать вас нерешительным.
— Вас тоже…
— Вы о муже?..
— Извините, я, кажется, сказал лишнее…
— Нет, я прожила с ним два года… С таким сроком меня можно назвать разве, что терпеливой, но никак не решительной.
— Почему так долго? — изумился он.
— Все из-за мамы… Все она… Хотела, чтобы я не обижала ее друга. Он, в общем-то, человек неплохой, но, сами понимаете — нелюбимый. Мама очень болела: слабое сердце, и если бы я сказала, что ушла от него — она бы не выдержала этой новости.
— Что же случилось, что вы все-таки решились?
Девушка вздохнула и осторожно потерла пальчиками глаза.
— Мама месяц назад умерла. Только прошу, не надо сочувствовать. Мне не больно говорить об этом. Может быть я покажусь жестокой, но эти два человека крепко попортили мне жизнь, и теперь я хочу наконец пожить человеком свободным, который хочет узнать вкус этой самой свободы.
— Я вас понимаю. Я когда-то мечтал о том же самом.
Она с живостью в глазах посмотрела на него:
— Правда?
— Да.
