- Я бы на твоем месте поостерегся, - сообщил Леннон, вынимая изо рта жевательную резинку и прилепляя ее к своим же каракулям.
- Ну, я не знаю, - пробормотал ударник, - мне же надо когда-то играть, ведь так?
- Вот в этом и весь вопрос, Рич. Надо ли тебе играть? - иезуитским тоном спросил Пол. - Ты ведь еще не знаешь, что играть. Не разобрался. Не врубился. А уже лупишь в там-тамы и пляшешь у костра. А ведь ничего еще не ясно...
- Тело священника еще не разделано, - подтвердил Леннон.
- И мы еще не знаем. Может, здесь вообще не будет ударных? Может, это будет легкая пьеска, прелюдия в стиле Баха? - продолжал пытать Маккартни.
- Ну, я тогда вообще играть отказываюсь, - сообщил Рич, услышав имя Баха.
- Проконтролируй! - холодно приказал Пол Харрисону.
Джордж подошел к обиженному ударнику, у которого нос от расстройства еще больше распух, нежно взял за руку и прошептал, как девице, на ухо:
- А не хочешь ли ты, Рич, перекурить со мной в коридоре?
- Хочу, - охотно откликнулся тот. - А эти что? Курить не будут?
- Эти уже накурились, - сообщил Харрисон. - Теперь добавят колес - и готово дело!
- Что ж. Курить так курить, - покорно согласился ударник.
Джордж, обнимая его за талию, вывел в коридор.
- Ну как тебе лягушка? - спросил Маккартни, когда они остались одни. Понравилась?
- Я не знаю, - неожиданно серьезно сказал Леннон. - Не уверен.
- Тогда, может быть, прослушаешь мою? - И Пол, не дожидаясь ответа, сыграл партнеру песню про домохозяйку, с которой до этого знакомил Харрисона.
После того, как отзвучал последний аккорд, возникла долгая напряженная пауза. Но Маккартни взял себя в руки и все-таки дождался, чтобы Леннон нарушил ее первым.
- Это - явный хит, - неохотно признался Джон. - Только все равно... отдает халтурой!
- Почему же?
- Ты скрываешься. Таишься. Какая-то домашняя хозяйка! Какое она имеет отношение к твоей душе? А что там у тебя внутри, неясно. А только это, по-моему, цепляет.
- А твой бульдоляг имеет отношение к твоей душе? - с обидой спросил Пол.
- Нет, - коротко ответил Леннон.
- Значит, не будем записывать?
- Будем. Потому что нет ничего другого...
Пол встал из-за фортепьяно и потянулся, разминая суставы. В лопатках его затрещали свалявшиеся крылья.
- А я тебе давно говорил! Давно предупреждал!
- Что ты говорил? - окрысился Джон.
- А то. Нужны новые формы! Мы давно выросли из трусов милой песенки! Куплет, припев, куплет, проигрыш. Сколько можно? С самоката нужно пересаживаться хотя бы на велосипед!
- Для велосипеда нужно иметь хотя бы две ноги, - неопределенно сказал Леннон, устремившись мутным взглядом поверх головы партнера.
- Пойми, от нас все ждут очередного прорыва! Давай напишем оперу.
- Чего?- промычал Леннон, хлопая ресницами.
- Ну, мюзикл, на худой конец! Что ты кипятишься? - потерял терпение Пол. - Я же не заставляю тебя играть Равеля!
- Спасибо, брат! Спасибо, что этого еврея ты оставил при себе!
- Заткнись! - почти ласково сказал Маккартни.
- Это ты заткнись, Пол! Ты заткнись! - заорал Леннон с неожиданной страстью. - Не Равель нужен, не Бах или другой гнойный пидор! Нужно наше время и наши проблемы! Несчастная душа человеческая, которую измудохали эти подонки, - политики и военные!
- Хорошо, хорошо, - пошел на попятный Пол, потому что больше всего в жизни опасался скандалов и драк. - Пропусти Равеля через электричество, и я соглашусь!
- Не буду я пропускать Равеля через электричество! - нахохлился Джон. - Я лучше городской фольклор пропущу через электричество!
- Городской фольклор!.. Ты и такие слова знаешь? Не ожидал!
Маккартни взял в руки четырехструнный 'Хофнер' и начал настраивать его, чтобы успокоиться и прекратить ненужный разговор, который лично ему грозил только одним - ударом в челюсть.
Однако до бокса дело не дошло. Джон вдруг интимно положил свою голову на плечо партнеру и сладко прошептал:
- А скажи мне, Полли, только искренно! Сколько тактов из Стравинского или Равеля ты запомнил при первом прослушивании?
Маккартни хмыкнул и решил не врать.
- То-то и оно. Здесь и зарыта бабушка, как говорил один внучок. Я не могу их слушать. Скучно! Музыка для критиков. И нужно быть величайшим мотом, чтобы в угоду консерваторским придуркам сделать из рок- н-ролла песок!
- Да не собираюсь я делать никакого песка! - начал оправдываться Маккартни.
- Да, рок - дебилен и прост, как математическая формула. Но в этой формуле - весь современный мир.
- У тебя по математике, кстати, всегда был 'неуд'... - напомнил Пол.
Но Леннон уже не мог остановиться.
- И не нагружай ты рок излишней сложностью! Музыка не выдержит. Лопнет, как мыльный пузырь! Пифагоровы штаны не могут вместить e=mc2! Мы останемся без работы, а фанаты начнут слушать итальянских теноров!
- Не начнут, - сказал Маккартни, - покуда ты орешь своего бульдоляга!
Он неуверенно обнял Леннона за плечи. Стесняясь, погладил по голой руке, торчавшей из короткого рукава майки.
Джон, больше всего в жизни не переносивший сантиментов, отдернул руку, будто его укусила пчела.
- Все. Заметано, Буга?
- Заметано и похоронено, - подтвердил Пол, точно зная, что эта тема возникнет еще не раз.
- Тогда работай. Ставь песню на ноги. А то ночь на исходе...
- Какую из двух? - спросил Пол, испытывая партнера на прочность.
- Твою, - ответил Леннон, подумав. - А лягобульда оставим на потом.
- Позовите из коридора этих пижонов! - приказал Пол ассистенту.
Тот покорно исчез из стеклянной рубки.
Через минуту в студии появились Харрисон и Рич. Оба были навеселе. Чувствовалось, что отпущенный им перерыв они не протратили впустую.
- Это вы так курили? - спросил Леннон незлобиво.
- И курили тоже, - нагло подтвердил Харрисон. - Что делаем?..
- Спрашивай у хозяина, - и Леннон указал на Пола. - Я тут ни при чем.
Но Маккартни молчал, устремившись вдаль влажным взором.
- Значит, разъезжаемся по домам, - вывел Джордж.
- Мне нужна медь, - сказал вдруг Маккартни.
- У тебя есть медь, Ричи? - спросил ударника Харрисон.
- Есть, - Ричард полез в карманы джинсов. - А серебро его не устроит? - поинтересовался он у Харрисона.
- Не знаю. Сам спроси.
Ричард положил перед Полом серебряную монетку.
- Это все, что есть.
Но Маккартни по-прежнему молчал.
