Мальчик тоже заплакал, но уже со слезами.
- А Танька меня на порог не пустила! - застонал газовщик, стиснув сына так, что у того затрещали ребра. - Милицию вызвала на мотоциклетах!
- А ты и вправду работаешь газовщиком? - спросил Фет, уткнувшись в его колючую тонкую шею.
- Можно и так сказать, - адский Николай уклонился от прямого ответа. У нас, газовщиков, во! Рука - к руке! - и он сдвинул свои запястья, будто на них надевали наручники. - Не даем друг другу пропасть!
- Здорово! - сказал Фет.
- Но ты мать не обижай. Мать - это святое. Я, когда свою схоронил, тогда и понял: святое! А как старушка мучилась перед смертью, как орала... В меня бросилась молотком!
- Какая старушка? - не понял мальчик.
- Да бабка твоя родная!
- А-а!
- И ты мать не трогай. Она ни в чем не виновата. Виноват этот! - и у адского Николая заходили желваки. - У-у! Режиссура!
- Да он звукооператор, - заступился за отчима Фет. - К тому же военный летчик и слегка контуженный.
- Ладно. Пошли! - бросил Николай.
- Куда?
- В 'Арагви'. Нужно обмыть встречу. Каждый день, что ли, отец с сыном встречаются?!
- Так мне надо переодеться! Ресторан все-таки!
- Не надо, - сказал отец, - там теперь всех пускают! - и подмигнул.
Фет слышал об 'Арагви' от отчима и воображал себе это место так, будто у ворот стоит апостол Петр с ключами и пропускает вовнутрь только по очень сильному блату. Но в том 'Арагви', куда привел его отец, не оказалось при входе даже Петровича, и они прошли свободно и с достоинством, как короли.
Это был бар 'Центральный' на Выставке Достижений Народного Хозяйства, одно из двух питейных заведений, расположенных здесь. Девятые и десятые классы фетовской школы проводили в барах свой досуг, гордясь друг перед другом тем, сколько кружек мутного напитка они поглотили и сколько деревянных сушек сжевали за раз. Для гордости были весомые причины - пиво уже в те далекие времена начинало потихоньку хиреть, теряя свои вкус и цвет, так что тянуть его приходилось без удовольствия и с трудом. Конечно, оно еще не являлось почти полным суррогатом, как сейчас, в него не добавляли рис, да и спаивали молодежь тактичнее, чем в нынешнее время, красновато-желтый напиток недавно открывшегося Останкинского завода просто разбавляли сырой водой на местах, а потом уже эта вода выходила из одуревшей молодежи где попало, возвращаясь в канализацию, из которой она была взята, и завершая тем самым замкнутый мудрый цикл.
Пивной бар окопался в небольшом скверике с кустами акации и хилыми рябинами, ягоды которых уже начинали наливаться румянцем. Стен не было, и пустые головы завсегдатаев продувались теплым летним ветерком. Впрочем, эти головы были совсем не пусты, а заполнены хотя бы наполовину клокочущей, как кипящая манная каша, информацией, например, той, что сгоревшую недавно Бородинскую панораму подожгли китайцы и что какой-то мальчик, выменяв жевательную резинку у иностранца на комсомольский значок, обнаружил в этой резинке битое стекло. Все это сопровождалось рыганием, блеяньем, визгом и тихим плачем. Бренчала гитара. В баре не полагалось стульев, и все стояли за стойками, пока держали ноги. Жизнь кипела и утихала только в восемь часов вечера, когда дискуссионный клуб с разбавленным пивом закрывался до следующего дня. Граждане уходили, уводились, расползались, а тех, кто не мог ползти, везла бдительная милиция. Для многих это были лучшие годы жизни. Теперь на этом месте - пустырь.
- Гуляем на все! - отец взял пять кружек пенного напитка и одну тарелочку с засохшей шпротиной, поскольку другой закуски на сегодня не полагалось.
- За все хорошее! - и он вмазал своей кружкой по кружке Фета. - Давай рассказывай!
- Это ты рассказывай! - заметил Фет. - Ты исчез, а не я!
- А что мне рассказывать? - ответил Николай. - Учился в академии, защитил диссертацию.
Говорил он о себе неохотно. Фет прикинул в уме, когда в последний раз видел адского Николая, и понял, что тот учился в академии лет десять.
- А что там, в академии?
- Профессора, доценты... В другой раз расскажу, - пообещал Колька.
- Господа! - послышался слева надрывный голос. - Можете ли вы взять верхнее 'до'?
Это говорил маленький человек в помятой шляпе с еле заметным синяком под левым глазом.
- Мы не берем до, - сказал Колька. - Мы берем после, когда дело сделано. Ты кто такой?
- Я - бывший дирижер симфонического оркестра! - сказал человек в шляпе. - Я отмахал сто двадцать четыре концерта и один маленький дивертисмент!
- Умри! - и отец протянул ему неотпитую кружку пива.
- Благодарствую, - дирижер тут же успокоился и втянул в себя липкую густую пену.
- Что студия Горького? - спросил у Фета Николай. - Не окочурилась? Как заметил товарищ Сталин, 'кинокадры решают все'.
С кинокадрами у Кольки были связаны теплые воспоминания. В первый день своей трудовой вахты, который оказался и днем последним, отец запустил телефоном в голову директора студии, попав в нее с первого раза.
- Да нет, работает, - пробормотал Фет, пытаясь сглотнуть обильную слюну, которая всегда выделялась у него из-за пива. - Они все... Весь район там.
Случайно встрявший в разговор дирижер пробудил в душе мальчика главную страсть и сдул с подспудного пламени порошок пепла. Он вдруг выдал отцу наболевшее, - как он играет в рок-группе, и ничего не выходит, как навозные жучки приходят к нему во сне, и как отчим сует под нос в качестве альтернативы гнусавого и доверительного.
- А что про них пишут в газетах? - деловито спросил отец, имея в виду навозных жучков.
- Ругают, - сказал Фет.
- Ругают? Значит - во! - и Колька поднял большой палец вверх.
За один этот жест Фет простил ему все - свою тоску, безотцовщину и даже появление Лешека в их доме.
Николай тем временем подошел к одному из столиков и позаимствовал у тамошней шпаны семиструнную гитару.
- Сыграй! - приказал он, передавая инструмент сыну.
- Я не умею, - выдавил из себя Фет.
- Но у тебя же талант!
- Какой талант, ты что? - выпучил глаза сын.
- Я знаю, что говорю! Играй!
Перед такой лестью Фет не устоял. Как бросаются головой с обрыва, он схватил гитару и лабанул первый куплет своей единственной авторской песни 'Будь проще!'.
- Конец пытке! - сказал дирижер за стойкой, когда музыка прервалась.
На дальнем конце бара кто-то захлопал в ладоши.
- У тебя все так играют? - поинтересовался отец, не выдавая своих чувств.
- Вообще-то, да, - честно ответил Фет.
- А 'Мурку'?
- Какую Мурку?
- 'Мурку' могете?
- Можно попробовать. - Фет наконец-то догадался, о какой песне идет речь.
- Тогда я дам вам ан-га-же-мент, - пообещал адский Николай.
Последнее слово он произнес по слогам, делая особое ударение на окончании 'мент'. Видя недоумение сына, объяснил:
- Почему у навозных жучков дела идут в гору? Потому что у них есть ан-га-же-мент. А у тебя не идут. Потому что ан-га-же-мента нет. А будет ан-га-же-мент, будет и музыка.
