такую бездну, из которой неба не видать... Бывают моменты, когда мне хочется быть таким, чтобы самому преклоняться перед красотой своего подвига, но бывает время, когда хочется и презирать себя... В этом есть свое острое, болезненное наслаждение.
- Но ведь это же ужасно!.. - наивно и искренно возмутилась Нина.
- Может быть, - согласился Арсеньев, красиво наклоняя голову, - я всегда гордился тем, что могу быть искренним до конца... Правда, я могу и лгать, но бывают моменты, когда лгать нельзя... Я скажу вам, что, когда я увидел вас, я понял, что вы не та, которую я думал встретить, меня охватила самая искренняя глубокая нежность к вам за вашу молодость и чистоту... И в то же время чем больше растет эта нежность, тем больше хочется мне отнять эту чистоту у вас...
Нина низко опустила голову, растерянная, не находящая слов для ответа.
- Я исковерканный, злой человек... - продолжал Арсеньев вздрагивающим голосом, - быть может, я готов плакать от нежности и жалости к вам, но я готов и на последнюю подлость, чтобы вы полюбили меня и принадлежали мне...
Голос у него вздрагивал, когда он спросил:
- А возможно это?.. Нина?.. Нет?..
- Я не знаю... Зачем вы говорите так?.. - прошептала Нина в смутном страхе.
- Затем, что я не хочу вас обманывать!.. Или вы хотите, чтобы я лгал?..
- Нет...
- Я говорю то, что есть!.. Я прекрасно знаю, что это невозможно, что вы не только не любите меня, но даже и не знаете, а между тем я все бы отдал сейчас только за то, чтобы поцеловать вас...
Нина была как пьяная. Все это налетело так неожиданно. Ей было странно и дико, хотелось вырвать свою руку, оскорбиться и уйти. Но она не могла этого сделать.
Время шло, и месяц уже до половины скрылся за черной крышей большого темного дома, а они все ходили взад и вперед, и Нина не замечала этого. Они уже не говорили о литературе, о том, что такое писатель, что такое жизнь и душа. Неуклонно и жестоко Арсеньев вел к цели, представление о которой жгло его. Девушка пыталась уклониться, пыталась говорить о другом, но Арсеньев настойчиво возвращался к тому же. Голос у него был уже другой, такой же жадный, срывающийся и жестокий, какой Нина уже слышала раньше. Голова у нее горела, девушка была беспомощна и безвольна.
Временами маленькая гордость овладевала ею. Она вспоминала, что так настойчиво домогается ее ласки не кто другой, как знаменитый писатель, человек необыкновенный и талантливый. Тогда становилось легче и хотелось продолжения. Робкая, наивная мысль о настоящей любви с его стороны, о постоянной жизни вместе смутно мелькала в душе. И тогда Нина вспоминала о Высоцком, о Лугановиче, и ей становилось горько и досадно, что свои первые чувства, свой первый стыд она отдала таким ничтожествам.
- Милая Ниночка, - с невыразимой нежностью и лаской говорил Арсеньев, - какая у вас нежная и милая душа, как преданно и нежно вы можете полюбить, должно быть!..
Нина взглянула на него со слабой, беспомощной улыбкой и опустила голову.
В это время они уже стояли у подъезда дома, где жила Нина, но девушка медлила позвонить. Арсеньев наклонился к ней и спросил:
- Ну, теперь вы видите, что я именно тот, которого вы знали по моим книгам?..
Неожиданная мысль, что, быть может, он преувеличил произведенное впечатление и Нина в душе смеется над ним, обожгла его. Но девушка была еще слишком молода. Она посмотрела на Арсеньева большими правдивыми глазами, улыбнулась нежно, застенчиво и сказала:
- Да... теперь вижу...
- Ну и что же?.. Таким, как я есть, я нравлюсь вам?..
- Да... - так же просто и открыто ответила Нина, глядя ему прямо в глаза немигающим детским взглядом.
И вы могли бы меня поцеловать?.. Голос Арсеньева дрогнул, и Нина почувствовала, что в эту минуту он боится ее. Эта робость в таком сильном человеке, перед которым она казалась маленькой и ничтожной, тронула девушку. Горячая волна нежности и потребности ласки прошла по всему телу ее. Нина ответила едва слышно:
- Могла бы.
- А вы хотите этого?..
Как будто закружилась голова, но девушка так же тихо сказала:
- Хочу.
Они стояли у темной стеклянной двери, за которой не чувствовалось жизни, и месяц прямо светил в лицо Нины, белое, странно красивое лицо, с блестящими глазами, на которых чудились слезы. Она чуть- чуть приподняла голову и застенчиво улыбнулась. Арсеньев прижал ее к двери, подложил руку под голову, на теплую мягкую шею, и поцеловал.
Странно, что Нина не ощутила ни страха, ни стыда. Она обвила его шею свободной рукой и закрыла глаза, отдаваясь поцелую спокойно и полно, всем существом своим.
'Боже мой, как хорошо!..' - смутно мелькнуло у нее в голове.
Арсеньев, не выпуская, долго смотрел в освещенное месяцем белое счастливое личико, улыбающееся нежно и радостно.
- Милая, бедная девочка!.. - сказал он тихо и грустно.
Нине было приятно это, и она не обратила внимания на то, что он назвал ее бедной. Девушка улыбнулась ему и опять потянулась с наивным требованием ласки.
Наконец он отпустил ее.
- Как жаль, что завтра надо ехать!..
Нина вздрогнула, побледнела и по-детски ухватилась за него обеими руками.
- Нет!.. - жалобно прошептала она.
- Надо, - ласково возразил он. - Но я вернусь через неделю, и если вы захотите, мы снова увидимся. Вместо ответа она прижалась к нему. Ей казалось, что она нашла что-то драгоценное, без чего жить нельзя, и было страшно потерять это.
- Бедная девушка!.. - с острой грустью повторил Арсеньев. - Но ведь если я вернусь, разве вы не знаете, чего я потребую от вас...
Но Нина не испугалась. Она просто не думала об этом и знала только одно, что ей хорошо.
- Я не буду вас обманывать, - сказал Арсеньев, - в сущности говоря, я такой же негодяй, как и все... Я хочу, чтобы вы принадлежали мне...
Нина задрожала всем телом, но только еще крепче прижалась к нему.
Арсеньев приподнял ее лицо, посмотрел прямо в глаза, полные радости и опьянения.
- Значит, вы все-таки хотите, чтобы я вернулся? Нина кивнула головой.
- Несмотря ни на что?..
- Да.
Арсеньев подождал, пока не открыли дверь. Потом пошел назад.
Синий месяц спрятался. Было пусто и темно кругом. Арсеньев шел по звонкому тротуару и думал о Нине, о ее судьбе, которая рисовалась ему невыразимо печальной, о своей подлости по отношению к ней, о ее поцелуях и тех наслаждениях, которые она может дать. Когда он представлял себе девушку, отдающуюся ему, все тело Арсеньева содрогалось в сладкой истоме.
На большой улице он попал в мертвые потоки холодного электрического света, казавшегося еще мертвее от пустоты тротуаров, по которым только кое-где одиноко бродили странные женские фигурки.
Одна из них встретилась с Арсеньевым. При свете фонаря в лицо ему сверкнуло ее матово-бледное лицо, со странными подведенными глазами и резко темными губами. Женщина улыбнулась ему нахально и жалко. Судорога отвращения прошла по телу Арсеньева, и он гадливо отшатнулся.
XIX
Когда Нина вернулась домой, она была так захвачена неожиданностью происшедшего, что даже не могла разобраться ни в чем. Но все тело ее было подхвачено какой-то звонкой и чистой волной, хотелось громко запеть, засмеяться, скорее уснуть крепким радостным сном.
Только утром вспомнилось все и как-то всем существом бессознательно понялось, что это уже конец.
