Аркадий: Духовность – это заезженное, захватанное островитянами слово, которым следует как можно реже пользоваться.
Таня: А как вы относитесь к современным духовным течениям, к мастерам?
Валентас: В старых хороших традициях были мастера, которые умели в любом месте жить как мастера. Я их не видел. А сейчас появились люди, что-то одно умеющие делать, и вот эта суперузкая специализация приводит к тому, я так думаю, что теряется общность картины. Обычно система, в которую вклеился искатель, не имеет того, что кажется нужным искателю, а над предложенным ему он смеется. Первый шаг – это не поиск системы или учителя, первый шаг – это понимание, что значит учиться.
Люда: Аркадий, а почему человек – это не звучит гордо? Мы же пытаемся познать сами себя?
Аркадий: Потому что человек идет по мосту, и пока он идет по мосту, он – нечто промежуточное. Вот он – либо животное, либо ангел – идет по мосту. Надо скорей перейти мост, стать ангелом, сверхчеловеком, либо честно признаться себе, что ты недочеловек. А гордиться человеку нечем, человек – это промежуточное состояние, которое не стоит того, чтобы его обозначать как отдельное состояние. Либо надо вернуться и стать недочеловеком, либо пройти вперед, перейти реку и войти в четвертое измерение, стать сверхчеловеком. А если он не способен ни на то, ни на другое, то надо стать слугой, любовницей, извозчиком, шофером, дворником или матерью сверхчеловека, либо стать камнем этого моста. Это благородный выбор. А быть человеком – тут нечем гордиться. Греки говорили, что животные тупы, а человек разумен. Да ни фига люди не разумные, мы с вами не разумные. Послушайте Валентаса, он говорит, что мы ничего не знаем, а то, что знаем, – гроша ломаного не стоит. Почему шахматная доска появляется, почему камин самовозгорается, почему Валентас берет вас в жены, а вы соглашаетесь быть женой этого странного сверхчеловека или недочеловека. Ничего мы не знаем. Мы не знаем: как наша рука устроена, как работает гравитация, какие-то там клетки и что-то еще. А наше трехмерное знание – это исчезающе малая часть того, чего мы не знаем, поэтому к нему надо относиться так с должным юмором. Я думаю, я вам объяснил, почему к человеку у меня нет интереса.
Андрей: А как это, что есть псевдочеловек, недочеловек, а человека нет?
Аркадий: Это мой дразнильный жаргон. Псевдочеловек, недочеловек и сверхчеловек. Десять лет тому назад я написал работу, которая называется 'Восемь этюдов о недочеловеке'. И там появились эти термины: недочеловек, псевдочеловек, сверхчеловек. Человек интересует Фрейда и Юнга. А Петр Демьянович Успенский занимался психологией возможного развития человека, а не психологией человека. Единственное, что его интересовало в человеке, это то, чем он может стать. А то, что он есть, – ну какая мне разница, что Эндрюс любит пиво, а Андрей какао, что у одного кофта в полоску, а у другого тряпка на голове, что в этом интересного? Ничего. И почему вы так много возитесь с человеком. Человек – это потенция. Потенция эта реализуется, и вы становитесь сверхчеловеком, просветленным человеком, или не реализуется, и вы откатываетесь назад. Посмотрите вокруг себя, и вы увидите тысячи откатившихся людей. Рано или поздно происходит откат. Один отрывает билетики, другой их штампует, третий еще что-то такое же 'глобальное' делает. А голодные черви ждут, когда придет их час. Это очень простая схема. Недолюди – это потенциальные люди, они еще не доделаны, но могут чем-то быть. А псевдолюди – это дрянь, синтетика, пластмасса. Станьте недолюдьми, и откройте в себе потрясающую глубину. Безумная глубина в вас, во мне, но мы к ней непричастны.
Вера: А на чем это основано? На вере?
Аркадий: Веры в этом меньше всего, а есть опытное знание одного шага. Этот шаг я называю миллиметром. Я не говорю о километрах, а утверждаю, что могу подняться на один миллиметр. Попробуйте и вы. Я не учу, я пробую заражать, стимулировать, дразнить, приводить в отчаяние. Это получается в одном из тысячи случаев, и это прекрасно. Валентас убедительно показал нам, что сегодняшняя наука ничего настоящего не знает, что нужны кардинально новые подходы. Он оказался провокатором, способным создать напряжение в области знания, напряжение между тем, что известно, и тем, что неизвестно. К сожалению, эти мысли, знания имеют для меня меньшую ценность. Меня мало интересует математика или философия, субъект-объектные отношения, пространство-время и шахматные доски на локаторе, и здесь водораздел между мной и Валентасом. Меня интересует конкретная миллиметровая дистанция, которую я называю горой Аналог. Я занимаюсь практическим альпинизмом. Валентас занимается высокой наукой. Мой ракурс совпадает с Валентасом в том, что моделируемое наукой многомерное познание вписывается в объем понятия 'состояние', как и в объем гурджиевского понятия 'бытия'. По-Валентасу, как и по-Гурджиеву, люди, выстроенные на определенном уровне бытия, выстраивают знание на том же самом уровне. И сколько бы они ни работали в области трехмерности, это безнадежно и ни к чему не приведет. Любое новое знание тут же ляжет в рамки бытийного восприятия. И единственное, что может помочь, это выход на другой бытийный уровень, подъем на один миллиметр в другое бытийное, а не просто информационное измерение. Тогда весь объем знаний, накопленных на предыдущем уровне бытия, быстро оказывается обесцененным, огромное количество проблем, в том числе интеллектуальных, психологических, финансовых и любовных, оказывается снятым, и в общем-то не проблемами. Появляются новые проблемы иного порядка, на порядок более взрослые, и опять начинается раскладывание всего добытого опыта на этом, втором уровне. Я не говорю о третьем, четвертом и прочих уровнях, подобно Валентасу, я не экстраполирую всю эту ситуацию абстрактно-теоретически на некую 'многомерность' – я говорю только о втором, следующем уровне. И в то время как Валентас постоянно возвращается к вопросу о том, что мы чего-то не знаем, то я постоянно возвращаюсь к утверждению, что мы куда-то не поднялись. Знание для меня – это функция состояния, а не наоборот. Здесь тонкое, но важное различие подходов – моего и Валентаса.
Люда: Я хочу сказать, что когда несколько лет назад мы с Валентасом тесно общались, то речь, слава Богу, шла не только об информации, знании. Он дал мне возможность подняться, не употребляя слов. И в этом смысле я хочу назвать его свои учителем.
Аркадий: Вот это и есть позитивная провокация – движение, противоположное деструкции. Деструкция архаичных систем и принципов приводит к однобокости и инерции. Принятие их при ясном понимании их функции и места и есть важный аспект позитивной провокации. Валентас увидел ограниченную задачу трехмерности, но не захотел принять ограниченную, однако высокую роль архаичных религий и культур и тем самым выступил адвокатом некой инерции, хотя он очень интересный и необычный человек. Я хочу добавить, что с Мирзабаем, которого упоминает Игорь, Игоря познакомил Валентас. Это один из эпизодов, о котором я позволю себе здесь упомянуть.
Мы говорили о двух разных стилях духовной работы. Первая позиция: вставай тогда-то, молись, постись, следуй за учителем. Мы бы хотели это делать, но у нас нет времени, нет условий и нет способностей. Вторая позиция это – 'полюби просветление и делай, что хочешь'. Есть и третья позиция – 'делай, что хочешь'. Но, как говорил апостол Павел: 'Все возможно, но не все полезно'. Подумайте об этом.
