вспоминать. И вспоминаем мы то, что было до рождения, вспоминаем наш реальный опыт. У нас был опыт, было знание, когда мы были вне платоновской пещеры. Сейчас мы в тёмной пещере. И окружающие нас предметы, люди напоминают нам о том знании, которое у нас было. Мир как напоминание, мир как подсказка того высшего знания, которое мы все в себе чувствуем. Мы несём в себе какое-то смутное понятие о вершине горы Аналог, о том чистом свете, о том мире идей, который мы покинули. У одних людей этой памяти больше, у других меньше. Одни абсолютно ничего не помнят, они живут как бараны, видят перед собой траву и жрут её. Видят перед собой какое-то дело – и делают. А другие люди живут в этом twilight, в этих переливах полуснов-полуреальности. И постоянно соприкасаются с потерянным раем, потерянным миром, в котором они пребывали то ли до рождения, то ли (поскольку это мир в них постоянно присутствует) в них как бы всколыхивается их глубокая сущность и отсветы её падают на те переживания, через которые они проходят. Вы видите, тоже очень убедительная точка зрения. Я встречаю Роситу, я встречаю Веру, – я их где-то видел… Где? Когда? Я мучительно вглядываюсь в эти лица, они меня тревожат, мучают, что-то во мне звучит, что-то хочет пробиться туда, где я был с ними очень близок в каких-то других измерениях, в другой жизни. И у нас появляется ощущение, что мы когда-то сидели здесь в Зарасае; такой же был ветерок, так же было спокойно, но всё это забыто. То переживание было очень сильным, но потом оно всё покрылось водорослями, коростой, всё оно заросло. И сейчас мы с вами пробуем всё это вспомнить. Смотрим друг на друга и узнаём, и не узнаём.
В каждом из нас скрыты безграничные пласты опыта. Этот опыт от нас отделён. Представьте себе разрез земли, шахту: вот здесь мы выкопали шахту, и мы идём. Один слой – кварца, другой слой – глины, третий – гранита, четвёртый слой ещё чего-то, потом идёт вода, потом снова глина, снова вода. Вот так же и человек – мы находимся на поверхности, и мы с трудом проникаем в глубину себя, где есть всё вплоть до самого глубокого слоя, который мы называем Нирваной, изначальным светом. Откуда мы знаем, что там изначальный свет, что там Бог, что там Нирвана? Мы с вами этого не знаем, но те, кто там побывал, нам об этом говорят. Мы можем им верить, можем им не верить. Поэтому есть верующие 1 и есть неверующие. Всё очень просто. Неверующие говорят: всё это сказка. Верующие говорят: не может быть, чтобы такие удивительные свидетели врали, тем более что они, эти свидетели того опыта, глубинного опыта, создали целую цивилизацию. То, что сделал Мухаммед, привело к созданию потрясающей мусульманской цивилизации. То, что сделал Эйнштейн, или Ньютон, или Лобачевский, не привело к созданию никакой цивилизации, а включилось и вплелось в то, что сделал Моисей, сделал Будда и Мухаммед. Цивилизация – это контекст, в котором мы живём, это те основополагающие структуры, на которые накладываются и в которые вплетаются уже второстепенные элементы. Бах не создал цивилизацию, он создал христианскую протестантскую музыку. А Платон создал теорию воспоминания, анамнезиса. Вы знаете, что у греков была муза Мнемозина, это муза истории, муза памяти. И от этого слова произошли два других слова, одним из них пользовался Платон, – анамнезис, воспоминание. Вот то самое воспоминание о прошлой жизни, о том глубинном знании, глубинном опыте, которого мы лишены и который мы мучительно пробуем восстановить. Люди прикованы к стене платоновской пещеры, прикованы так, что не могут повернуть головы. У них и руки, и ноги, и голова скованы цепями, и они могут только видеть стену, которая перед ними. А за их спиной – и огонь очага, и свет, идущий из входа в пещеру, и проходящие мимо пепельницы, стулья, деревья, объекты и люди бросают тень на стену. А прикованное к стене человечество занимается скрупулезными исследованиями: изучает эти тени – в какой последовательности проходят друг за другом звёзды, в какой последовательности наступают события нашей жизни – завтрак, обед и ужин, – и, выяснив, что они идут в таком-то порядке, строит на этом научные теории. Точно так же строятся все другие теории. Философ, согласно Платону, это человек, который невероятным усилием вывернул себе шею и может смотреть назад и видеть настоящие вещи, а не их тени. А просветлённый – это человек, который сумел хитростью, или ловкостью, или обманом, или силой разорвать цепи и выйти из пещеры на свежий воздух и увидеть реальные объекты и реальные события. Здесь дуализм: мир теней и мир реальных объектов. Реальность и иллюзорный мир – как в индуизме, как в Веданте. Воспоминание, о котором говорит Платон, – это воспоминание реального мира, которое он называл миром идей. Память, которая связывает мир иллюзий и мир вещей, он называет
Перед тем, как пойти дальше, я хочу ещё раз вернуться к нашей ситуации, нашей экспедиции. Наш курс называется курсом аналогического альпинизма. Речь идет об экспедиции, о подъёме на гору, которая находится за этим мотелем, реальную, мифическую или метафорическую – не имеет значения. Ну вот, это восхождение подходит к концу, и мы можем подвести некоторые итоги. Первое: у нас нет с вами общей команды, нет общего порыва, нет вообще никакого порыва, но есть реальная ситуация одиночек и группок. И эти одиночки и группки живут по законам инерции. Инерция – это значит, что те, кто быстро движется, те продолжают быстро двигаться с некоторым ускорением. Те, кто медленно движутся, те медленно движутся – с некоторым замедлением. Те, кто вообще не движутся, те спокойно пребывают в состоянии без движения. Таким образом, мы с вами растянулись по всему склону горы Аналог. У нас получилась длинная цепочка: одни повыше, другие пониже. Одни самоотверженней, другие беззаботней. Иначе и быть не могло. Если б мы с вами дали торжественную клятву жить у Далюса до конца жизни и чтобы после смерти дух наш мотался вокруг этого мотеля, если б мы связали себя с этим восхождением серьёзно, то, наверное, у нас были бы более драматические ситуации. Мы довольно мирно и благополучно прожили здесь две с половиной недели. Сегодня четверг, остались пятница, суббота и воскресенье. Не знаю, как вам, но мне немножко грустно, что наше время здесь подходит к концу, что нам надо расставаться. С детства я как-то очень остро слышал грусть скоротечности мгновений, их прозрачности, неуловимости, боль оттого, что мгновение уходит, что уходят люди, уходит лето. Не то чтобы было жалко, не то чтобы хотелось всё остановить. Скорее – это была тоска по неиспользованности этого мгновения. Потому что это мгновение ушло и не раскрылось до конца. Так проходит жизнь, так проходит молодость, и так проходит наша зарасайская быль. И мне хочется посоветовать вам в оставшиеся три дня услышать, что это не совсем обычные три недели нашей жизни, и постараться прожить каждую секунду, каждую минуту этих трёх дней на острие этой минуты или этой секунды. Если у вас здесь есть рядом с вами любимые, дети, жёны, мужья, друзья, – вслушайтесь в глубокую музыку этой привязанности. Если вы чувствуете себя одиноко, – вслушайтесь в щемящее чувство одиночества. Есть преимущества и у тех, кто один, и у тех, кто вдвоём, и у тех, кто втроём. В каждом положении есть своя радость и своя грусть. Самое главное – это слышать глубину этого мгновения, его прозрачность, его полноту. И я хочу традиционно предложить вам помолчать одну минуту и послушать эту минуту, потому что в словах правды нет, даже в таких красивых, как амнезия или анамнезис.
По-разному каждый из нас провёл эту минуту. Одни что-то вспоминали, а другие погрузились в
