часовую золотую цепочку, обвитую вокруг шеи.
- С Павлом Корецким?
Нелли покачала головой и тихо промолвила:
- С кем-то еще.
Дело становилось все занимательнее, с каждой минутой я все более жаждал узнать имя ее таинственного поклонника.
- Так назовите же его! - воскликнул я и тут же пожалел о своем порыве.
- Мы с Татьяной не были настолько близки, как Вы себе вообразили! возмутилась Елена Николаевна и наконец выпустила из своих холеных ручек цепочку. Она приоткрыла крышечку часов, взглянула на циферблат и захлопнула ее со щелчком. -Она не обнажала своей души и не доверяла мне свои сердечные тайны. Может быть, только намекала, - Нелли развела руками.
- И все же, - я продолжал настаивать, уверенный, что Орлова недоговаривает, чем окончательно вывел из себя Елену Николаевну.
- Я думаю, ваш визит подошел к концу, - заявила она бесцеремонно. Неужели вы не понимаете, что компрометируете меня? Ведь я замужняя женщина и должна оберегать свою репутацию, особенно в отсутствие мужа. Так что прошу меня извинить, - Елена Николаевна дернула за шнурок, и я не успел опомниться, как был выпровожен расторопной Ариной к выходу, где каменным изваянием застыла фигура седоусого швейцара.
Выходя из подъезда, я столкнулся с экипажем, который едва не сбил меня с ног, и это мне совсем не понравилось. Кажется, у меня постепенно начала развиваться мания преследования, что, впрочем, при моем образе жизни было не удивительно.
Имя Евгрфа Петровича Бибикова было мне хорошо известно, более того, я знал, что он тоже входит в одну из масонских лож. Уверен я не был, но предполагал, что в Общество 'Ищущих манны', поэтому вполне серьезно расчитывал на его содействие, так как братья всегда помогали друг другу, камень за камнем воздвигая свой Божественный храм.
Я поймал извозчика и отправился в гости к генералу, который проживал недалеко от Бердова моста у речки Пряжки. При мне была орденская печать с эмблемой дикого камня, которую я собирался предъявить ему в доказательство моих слов.
У парадного входа меня встретил лакей в ливрее, поблескивая серебряными пряжками на туфлях, от чего я почувствовал себя едва ли не в восемнадцатом веке, не хватало только напудренного екатерининского парика.
Бибикова дома не оказалось, зато я мило побеседовал с его любезной супругой Дорофеей Владимировной, которая угощала меня сладким, крепко заваренным чаем. Я как раз раздумывал, каким бы образом мне переговорить с Харитой, как в отделанную в русском стиле столовую вошел только что вернувшийся генерал.
- Яков Андреевич! - он кивнул мне в знак приветствия. - Чем обязан?
- У меня к вам одно важное дело, - ответил я, извлекая из кармана печать. Дорофея Владимировна сослалась на хозяйственные дела и оставила нас одних.
Евграф Петрович внимательнейшим образом рассмотрел печать с символичнским изображением.
- Дикий камень, - произнес он задумчиво. - Душа человеческая, генерал помолчал немного, а затем спросил:
- Так что же, mon cher, привело вас ко мне? Какое неотложное дело?
И тогда я рассказал Бибикову, чем занимаюсь. Он с пристальным вниманием выслушал мою историю и поинтересовался:
- А я-то чем помочь могу?
- Представьте меня гувернантке Харите, - попросил я. - Покойная Картышева, говорят, с ней близка была.
- Вы считаете, что она могла быть причастна к делу? -ужаснулся генерал. Я прочел в его узких серых глазах страх за детей.
Я поспешил его успокоить:
- Ничего определенного я пока сказать не могу - осторожничал я. - Но, думаю, - нет. Просто Харита Никифоровна могла бы пролить свет на некоторые неясные вопросы, - это я, конечно, слегка преувеличил, на данный момент практически все вопросы оставались неясными.
Евграф Петрович крикнул того же лакея из прошлого столетия, приказав ему отвести меня в детскую, где царствовала гувернантка.
Стены комнаты, обитые тонкой нежно-розовой материей, в солнечном свете, льющемся из раскрытого окна, отливали золотом. Над пустым камином, временно осиротевшим до грядущей зимы, величественно красовались два семейных портрета в массивных бронзовых рамах. С одного, насупив брови, нежно- голубыми глазами смотрел пожилой господин с напудренными волосами в темно-синем поколенном кюлоте. С другого улыбалась русоволосая красавица в муаровом платье с глубоким вырезом, отделанном мехом.
На низком овальном столике красного дерева стоял красивый бронзовый светильник, рядом лежали заточенные гусиные перья, стоял пюпитр.
У стены расположились две детские кровати, над которыми крепился полог. В центре полукругом стояли несколько кресел, обитых изурудно-зеленым штофом. Над столиком и по бокам от камина висели полки, до верху набитые книгами. В углу примостился комод того же красного дерева, на нем восседала фарфоровая златокудрая кукла с нарисованными глазами. По моим подозрениям, вместительные ящики его скрывали горы детских игрушек.
У трюмо прихорашивалась миловидная девушка в белом батистовом платье с античной камеей, приколотой на корсаже. Не успел я появиться в комнате, как ее живые, по-детски лучистые глаза остановились на моем отражении. Она резво обернулась, передернув хрупкими плечиками и отогнав от себя наваждение зазеркалья.
- Алина, - сказала она, тряхнув темно-русыми кудрями и рассыпав их по плечам.
Я поклонился.
- Яков Андреевич, - в ту же секунду открылась дверь и в детскую впорхнул белокурый глазастый ангел.
- Алина! - позвал он громким настойчивым голосом, сжимая в руках бильбоке, новомодную игрушку. Чашка на палочке буквально вибрировала и ходила ходуном, шарик то и дело взлетал к самому потолку, и девочка неприменно его ловила. Ловкости этой пятилетней шалунье было не занимать. Она подошла к сестре и ткнула в меня тоненьким пальцем:
- Это кто?
- Яков Андреевич, - посмеиваясь, повторила за мной Алина.
Секундой позже я смог поздороваться с Харитой Никифоровной, высокой и статной женщиной лет тридцати пяти в грезетовом бледно-зеленом платье и таких же, под цвет, перчатках с застежками. Лицо у нее было вытянутое, загорелое, бронзово-золотистое, с россыпью мелких морщин в углах умных усталых глаз.
- Девочки, тише, - мягко попросила она, и те, как ни странно, послушались. А я почему-то проникся к ней жалостью и сочувствием.
'Жарко, наверное, в шерстяном-то платье, - пронеслось у меня в голове. - Мода и красота жертв требуют!'
Лакей кивнул в мою сторону и сквозь зубы процедил:
- От Евграфа Петровича, для разговору.
- Мы собирались на прогулку, - произнесла гувернантка, словно угадав мои мысли, и взяла с консоли маленький воздушный зонтик от солнца.
Старичок-слуга нас покинул, и Харита Никифоровна отвела меня в библиотеку, велев девочкам дожидаться в детской. На прощание ангелочек чуть не угодил мне шариком в глаз.
- Прелестное дитя, - растерянно заметил я.
Невозмутимая Харита Никифоровна улыбнулась:
- Действительно прелестное, - затем она наморщила лоб и, словно вернувшись из запредельных сфер,
