Карета остановилась у парадного подъезда на Гороховой улице, и я с удовольствием помог своей юной спутнице выйти из экипажа. Она куталась в кашмирскую шаль и поддерживала край платья. Весь ее вид говорил о жутком волнении, которое она испытывала.
Я сжал ее руку в белой перчатке, безмолвно обещая свою поддержку. Она кивнула мне в ответ, оповещая о том, что все понимает.
Божена проводила свой светский вечер в узком кругу ближайших друзей, расположившихся в уютной диванной, обставленной в персидском стиле роскошной комфортной мебелью, полы которой были застелены цветными коврами, в ворсе которых вполне можно было и утонуть.
Кузина расцвела в радушной улыбке, едва заметив меня. Я увидел, как зорко скользнула она глазами по Вареньке, старавшейся изо всех сил держаться с достоинством.
- Господа, - обратилась к присутствующим Божена. -Позвольте представить вам моего двоюродного брата Якова и нашу родственницу Варвару Николаевну Кострову, - она благосклонно кивнула ей, но тем не менее едко добавила:
- Дальнюю родственницу.
Но, к моему удивлению, Варенька не смутилась, ей было довольно и того, что она нашла все-таки на этой земле приют подальше от своего мужа. Мне снова стало ее пронзительно жаль и стыдно от того, что я собирался ее немилосердно использовать.
Божена была, как всегда, обворожительна, в масаке, струящейся по ее телу мареновым бархатом, с высокой античной прической из золотистых, сверкающих волос. Она шепнула мне на ухо:
- Она мила! Однако не хватает чего-то, эксцентричности, что ли? Впрочем, она мне нравится, - быстро проговорила кузина. - Я выполню твою просьбу и оставлю ее погостить у себя на неопределенное время.
Я в благодарность склонился перед сестрой и поцеловал ей руку.
- Какой нежный брат! - услышал я знакомый женский голос и обернулся в сторону особы, произнесшей эти слова. А Варенька в этот момент охнула, ухватившись за мой локоток, и зашептала: 'Богородица дева, единственная Чистая...'
На меня во все глаза смотрела Нелли, вся задрапированная в фиалковые шелка.
'В цвет глазам, вероятно', - подумал я неожиданно.
- Добрый вечер, - растерянно приветствовала она меня. Рассмотрев ее, я заметил, что выглядела она неважно. Нелли похудела, спала с лица, под глазами легли темно-коричневые тени, а тонкий нос с изящно вырезанными ноздрями заострился.
Я поздоровался в ответ и перевел взгляд на Вареньку, которая справилась уже со своим волнением и тоже кивнула Нелли. Однако мне было над чем поразмыслить... Так, значит, они знакомы?
Я отвел свою протеже в сторонку, чтобы перемолвиться с ней словечком.
- Варвара Николаевна, как вы познакомились с Орловой? - спросил я, находясь в лихорадочном возбуждении. Грезилось мне, что я пребываю на пороге нового важного открытия, связанного с делом графини Картышевой и брошенной французской казной.
- Она тоже как-то приезжала в имение, - зашептала она.
- С Радевичем?
- С кем же еще! - воскликнула Варя, кажется, впадая в истерику. Я впервые видел ее такой и ущипнул за мизинчик, чтобы привести в чувство. А потом глубокомысленно заключил: 'Значит, ничто женское нам не чуждо!'
- Они состояли с ним в близких отношениях?
Варя смутилась и пожала плечами.
- Кажется, - выдохнула она, краснея. - Родион Михайлович представил ее как свою дальнюю родственницу. Боже мой! - ужаснулась она. - И вы ведь меня тоже... Моя репутация погибла!
- Возьмите себя в руки! - строго велел я ей. - Я русский офицер, и честь женщины для меня дороже жизни!
- Хорошо, хорошо. Я постараюсь, - зашептала Варенька. - Но получается, что если Нелли связана с Радевичем, то она может ему обо мне проговориться, и мне бесполезно прятаться! Наши усилия тщетны, - печально вздохнула она.
- Это не обязательно должно быть так, - попробовал я ее утешить, хотя и сам признавал справедливость сказанных ею слов. - В доме у Божены вы в относительной безопасности, -добавил я, - так что будем надеяться на лучшее.
- Увы, но у меня просто не остается другого выхода, как вам довериться, - сказала она в ответ. - Я буду надеяться, что все обойдется. Я вернулся домой без Варвары Николаевны за полночь и попробовал бесшумно проскользнуть в кабинет, так как спать мне не хотелось, и я собирался сделать несколько записей в дневнике, а так же поразмышлять о дальнейших шагах, которые ради Варенькиной безопасности должны были быть в высшей степени продуманными.
Однако навощенный паркет показался мне особенно скользким, и я растянулся на полу, не дойдя до лестницы. Падая, я, кажется, перевернул несколько деревянных стульев, которые с грохотом покатились по полу, переполошив весь дом.
- Яков Андреевич! Что с вами? - вскричала вбежавшая Мира в кружевном пеньюаре, с заспанными глазами и огромной свечой в дрожащих руках, пламя которой создавало причудливые тени на стенах. - Я так и знала, - произнесла она с пафосом. Я только хотел спросить ее, что именно, как увидал, что по кипельно-белой рубашке струится кровь. Моя рана снова открылась. Будь проклят Радевич или - как его там? - Демьян!
- Пошлите за Луневым, - попросил я, с трудом передвигая ногами, и подумал, что эта история с войсковой казной меня просто-напросто угробит.
Часом спустя я лежал в своей постели с высоким пологом, в комнате на втором этаже, и возле меня суетился Алешка, которому помогала Мира. Не доверяя врачу, она шепотом напевала надо мной ведический гимн, ей одной известный.
- Да замолчите же, - огрызнулся Лунев. - Вы действуете мне на нервы. Мира бросила на него презрительный взгляд и запела громче. Доктор махнул рукой, почему-то он Миру недолюбливал, и гордая индианка отвечала ему взаимностью. Он вообще восточной культуры не признавал, считая Европу светочем цивилизации, а каждого неевропейца почитал за варвара, как древний римлянин какого-нибудь галла или сакса. Тем не менее это не мешало ему оставаться воспитанным, образованным и благороднейшим человеком из всех, кого я знал. И все его высказывания относительно национального вопроса казались мне деланными и напускными. Будто он рисовался и сам себя старлся уверить в том, что говорил. А случись какая беда, первым бы прибежал на помощь какому-нибудь азиату.
Мира сегодня вырядилась в янтарное сари и раздражала его своей национальной одеждой и тонким кольцом в красивом носу. Ее запястья были унизаны столькими браслетами, что они непрерывно звенели, что особенно бесило Алешку. Впрочем, мне казалось, что он просто ревновал меня к индианке, так как виделись мы с ним редко, и он почему-то считал, что я променял его дружбу на любовь индианки.
Лунев скальпелем вскрыл мне рану и облил каким-то дезинфицирующим раствором. Я вскрикнул и едва не дернулся в сторону, когда он приступил к перевязке.
- Держись, Яков! - велел он мне. - Под Лейпцигом я тебя вытащил и тут помереть не дам! Вот только помощница у меня хилая, - Лунев покосился на Миру. - Лучше уж была бы монашка какая-нибудь!
Мира его выпад проигнорировала, а только молча подала корпию.
Часом позже мы ужинали прямо в моей спальне, и Алешке пришлось отведать Мирину индейку, приготовленную по ее рецепту и приправленную одной ей известными специями. Лунев закашлялся, он был сторонником пищи простой и здоровой, преимущественно крестьянской. А тут его обдало жаром Востока, вот он едва и не подавился.
- Что за чертовщина, - выругался Алешка. - Если ты и дальше будешь продолжать эту гадость глотать, то никогда не поправишься.
Мира подняла к потолку свои черные прекрасные глаза, покачала головой и вздохнула:
- Вы неисправимы, доктор Лунев.
- Яша, тебе бы бульончик из пулярочки хорошо откормленной, - протянул мечтательно Леша. - Ты бы сам у меня, как курочка, забегал!
